Хозяйка дома у озера

22
18
20
22
24
26
28
30

А Матвей почти не слышал его, не разбирал слов, в ушах нарастал гул. Трещина на руке бежала все дальше и дальше, словно по стене со штукатуркой. От фигуры управляющего отвалился целый кусок.

— Как это приятно, — едва разобрал он шепот Прохора Федотовича. — Впитать жизнь.

— Ах ты, счетовод недосчитанный! Да чтоб у тебя левый столбик с правым не сходился, а жеребая кобыла соседу за недоимку отошла, — пробился сквозь гул голос Насти. Матвей отстраненно подумал, что теперь знает, каково это когда смерть подкрадывается со спины и кладет костлявые пальцы тебе на плечи. А еще воображал, что знает что-то о призраках. Ни черта он не знает.

— Не смейте!

— Почему? Почему только тебе можно впитать его жизнь, а не мне?

Голоса доносились до Матвея словно сквозь толщу воды, гул стал громче, словно приблизившись.

— Ты вобрала в себя столько, что почти светишься! Светишься жизнью!

— Я свечусь, потому что он мой! Он мой! — эти слова Настя почти выкрикнула, и именно поэтому Матвей их услышал.

Он с трудом сохранял равновесие, понимая, что еще несколько минут и упадет. Он успел уловить размытое движение, а в следующее мгновение Прохора Федотовича с ног до головы окатило водой. Матвей ощутил на лице прохладную влагу и тут же понял, что свободен, что сила вдруг вернулась к нему, пусть и не вся, но он может пошевелиться. Может слышать и может даже видеть тонкую царапину, что протянулась от запястья к плечу. Кровь из нее едва сочилась.

Матвей поднял голову и увидел, как фигура бывшего управляющего осыпается, но куски не долетали до пола, а истаивали в воздухе, словно куски сахарной ваты.

— Вот тебе, убивец окаянный, — выкрикнула Настя. — Надо бы еще святой воды у отца Афанасия выпросить. Полезная в хозяйстве вещь, всяких лиходеев отваживать.

Прохор Федотыч продолжал осыпаться и исчезать, оставляя после себя лишь туманную дымку, совсем как на размытых фотографиях какой-нибудь общества Охотников за привидениями.

«Сергею бы понравилось», — вдруг подумал мужчина.

— Вот и управились, — донесся до Матвея тихий шепот, — вот и ладненько. Ты сдержала обещание. А я сдержу свое. Забирай своего человека. Береги его. Береги жизнь, которую впитала. — Голос затих, растаял, как растаяла фигура бывшего управляющего Завгородних.

А спустя секунду висящие на стене часы издали мелодичный перезвон, отмечая начало нового дня. Полночь. День всех святых закончился. Их день закончился.

Матвей с трудом поднялся, ноги дрожали. Но не это было самым пугающим. Самый пугающим было то, что он не мог обернуться, не мог заставить тебя посмотреть на Настю, а она…

Она видела, как Матвей замер, словно кукла марионетка, когда кукольник снял с пальцев нити. Слышала, как мужчина шумно выдохнул, сжал кулаки, словно перед боем, и все же повернулся. Он посмотрел на нее, обвел взглядом с головы до ног, от босых ступней до растрепанных волос, задержался на голых коленках, на закатанных, бывших слишком длинными, рукавах и остановился на лице. Сразу захотелось вызвать горничную или хотя бы схватиться за расческу. Разве так подобает представать перед мужчиной? Хотя, давеча он лицезрел и не такое.

— Ох, — только и смогла сказать девушка.

А Матвей в один шаг преодолел разделяющее их расстояние и прижал Настю к себе. Это оказалось приятно. Даже слишком. Век бы нежилась в его теплых объятиях и не вылезала. Теплых?

— Знаешь, а по-моему ничего не изменилось, — прошептал Матвей, целуя ее в макушку. — Для меня ты всегда будешь живой.