Триединство

22
18
20
22
24
26
28
30
* * *

Дома его ждал скандал. Соседка с первого этажа, сорокалетняя развязная вдовушка, скандалила с Любой. Хрупкая, не умеющая повышать голос жена ёжилась, куталась в старый, не по размеру большой пуховик и словно бы оправдывалась. А соседка, крупная, с огромным животом и толстыми ногами, не видя отпор, распалялась ещё больше. Другие жители дома периодически выглядывали из окон, а увидев, кто именно скандалит, вели себя по-разному: мужчины недовольно морщились и исчезали в квартирах, женщины поудобней устраивались у подоконника, чтобы насладиться зрелищем. Вмешиваться не спешил никто — вдова жила с двадцатилетним сыном не слишком лёгкого характера, и связываться с ним было себе дороже.

Егор, как и большинство мужчин, скандалы терпеть не мог и в женские разборки предпочитал не вмешиваться. Но он прекрасно знал Любу — его жена совершенно не умела отстаивать себя. Более-менее она могла проявить характер, только если задевали Кешу, но не в случае такого активного наступления врага.

Кеша, к слову, тоже был здесь: выглядывал из-за едва приоткрытой двери подъезда, только испуганные глаза поблескивали.

— И чтобы ни тебя, ни твоего выродка я возле своей двери не видела, поняла, шлюха?!

Это стало последней каплей. В одном предложении бабёнка оскорбила всю его семью, а подобного Егор делать не позволял никому.

— В чём дело, Нина?

Соседка подавилась следующей фразой и резко обернулась. Егор невозмутимо наблюдал, как злоба, перекосившая круглое лицо, стремительно превращается в кокетство.

— Ах, Егорушка, ты меня напугал, — сладким голосом пропела женщина. — Так подкрадываться мало кто умеет. Всё-таки ты настоящий…

— Я спрашиваю, в чём причина подобных высказываний в отношении Любы и Кеши.

— Ой, да глупости, не стоит даже говорить, — замахала руками Нина. — Сыночек твой сбега́л с лестницы и обернул ведро, которое я собиралась свиньям занести. Вся лестница в помоях, кормить сегодня скотину нечем. Вот я и предлагаю Любке решить всё полюбовно.

— Кеша, иди сюда.

Сын неохотно покинул укрытие, подошёл к матери, взял за руку. Люба голову так и не подняла.

Свиней держали многие, за каждой жилой квартирой была закреплена вторая, «хозяйственная». Люди жили в трёх девятиэтажках, и ещё три использовали как склады, сараи и даже огороды — свободной земли Вырай оставил совсем немного.

— Давно?

— Что давно? — Захлопала короткими выцветшими ресницами Нина.

— Давно ведро опрокинул?

— Минут двадцать назад, — еле слышно ответила жена, покрепче прижимая к себе сына.

— В подъезде темно. Я утром шёл на дежурство, ведро уже стояло. Сам об него чуть не споткнулся. А сейчас обед. Так что, Нина, ты бы сама не разбрасывалась имуществом.

Выражение приветливости сползло с лица, вдовушка перестала заигрывать и снова пошла в атаку:

— Надо под ноги смотреть! Все ходили, никто не влез, только у Кешки вечно глаза на лоб, несётся, ничего вокруг не видит!