Переплёт

22
18
20
22
24
26
28
30

— Спокойной ночи. — Он зевает. — Ах, вот еще что. Люциан... Д а ?

— Увидишь Нелл — скажи, что у нее ровно один день, чтобы отмыть ковер, иначе я вычту стоимость из ее жалования.

Кто-то зажег лампы в моей спальне и развел огонь в очаге. Я встаю к нему как можно ближе. Сперва мне холодно до дрожи. Потом вдруг становится жарко, и я покрываюсь испариной. Повернувшись к окну, раздвигаю шторы. Пот на лбу мигом высыхает на холодном сквозняке. Капли дождя барабанят в стекло, словно гость, отчаянно желающий войти. Я вижу в окне свое отражение, а за ним — густую туманную тьму. Сквозь пелену дождя по обе стороны ворот мерцают фонари.

Отворачиваюсь от окна и оглядываю свою комнату. Она совсем не похожа на отцовский кабинет. Почти пуста: в ней есть кровать, стул, стол и сундук. Свет газовой лампы окрашивает голые белые стены в цвет желтого песчаника и отбрасывает на них мягкие тени. Все остальное, кроме стен, подсвечено красноватыми отблесками пламени. Мрак подкрадывается из углов. Покрывало на кровати блестит, как шелковое. Моя комната — единственное место, где я чувствую себя в безопасности.

Мне снова становится холодно. Я надеваю халат, запахиваю его поплотнее и подвигаю стул к камину. Сижу там все-

го несколько секунд и смотрю на огонь. Но надолго меня не хватает; я снова встаю и подхожу к сундуку у изножья кровати. Под грудой одеял у меня тайник. Там лежит полупустая бутылка бренди^ но я ищу не ее. Я достаю другой сверток, сажусь и разворачиваю его.

Кусок полотна падает на пол. Лампа слишком далеко, букв не разобрать, но вставать не хочется. Я и так знаю книгу почти наизусть.

Воспоминания о детстве Уильяма Лэнгленда, эсквайра.

Отец подарил мне это на двенадцатый день рождения. «Воспоминания Уильяма Лэнгленда» стали первой книгой, которую я прочел от начала до конца. Я и раньше видел книги: они были у нас в школе, и учителя не уставали повторять, как высоко они ценятся. Книги бесценны, твердили они. Моего приятеля вьшороли за то, что посадил на страницу кляксу. Но в школьных книгах содержались воспоминания дряхлых ученых, отчаянно нуждавшихся в паре монет на спокойную старость. Никому не было дела до их жизни, проведенной за преподаванием геометрии, экспериментами с призмами или разведением пчел. В библиотеке мы прятались или плакали; в старших классах она стала местом кратких грубоватых любовных встреч. Никто не ходил туда читать. Книги еле слышно поскрипьшали на полках, точно повелевая нам не лезть не в свое дело. Их свезли туда, чтобы произвести впечатление на родителей; они были такой же частью школьной обстановки, как витражи или новое поле для крикета.

Но «Воспоминания Уильяма Лэнгленда»... о, то была совсем другая книга. Я хорошо помню день, когда мне ее подарили. Мать всегда устраивала событие из дней рождения и суетилась вокруг нас с нервозным энтузиазмом, в любой момент о с* r 0 *>с •:*

грозившим обернуться истерикой. Подарки раздавала она, не отец. В том годуя получил крикетную биту или фехтовальную рапиру, уж не помню, что именно, и я поблагодарил ее за это так горячо, как только был способен. В честь дня рождения устроили чаепитие с тортом, украшенным фигурками ядовито-зеленого цвета; прежде чем мы начали есть, их пришлось снять. На праздник явились девочки в платьях с рюшами и мальчики в пузатых бриджах, и те, и другие в сопровождении нянь. Гости заполонили всю гостиную, и я заметил, что мать неприязненно поджала губы. От сладкого у меня разболелась голова. Когда гости начали уходить, я попытался ускользнуть во двор, но мать немедля вызвала меня обратно.

— Отец хочет видеть тебя. Он в своем кабинете, — промолвила она пустым, скучающим тоном, каким всегда говорила об отце. Я решил, что, должно быть, в чем-то провинился, но когда вошел, отец лишь взъерошил мне волосы и вручил сверток.

Я открыл его под пристальным взором отца. Оберточная бумага была темно-синего цвета с золотым узором. Я развернул подарок, не зная, что говорить. Не помню, что я тогда почувствовал. Наконец я поблагодарил отца и открыл книгу, тревожно избегая отцовского взгляда.

Фронтиспис^ — цветная гравюра — изображал лес осенним днем. Солнце садилось за заросшей мхом каменной стеной; золотились папоротники. Я вдохнул сладкий яблочный аромат прохладной земли и сырого подлеска. На миг я перенесся туда, в этот лес, покинув стены отцовского кабинета.

Кажется, я поблагодарил его еще раз. Потом он вроде бы показал мне титульный лист и печати, подтверждающие, что

Рисунок, размещаемый на одном развороте с титулом.

книга изготовлена с согласия Лэнгленда и куплена у уполномоченного книгопродавца. Само собой, он назвал стоимость книги. Но все это не имело для меня никакого значения. Я поднялся наверх и прочел книгу почти до самого конца. Она поглотила меня, и я даже не сльпиал, как прозвонили к ужину; не видел Эбигейл, когда та зашла в детскую зажечь лампы. Ласковые волны воспоминаний баюкали меня; я унесся в бескрайние поля и дремучие леса и увидел домик на дереве, ручную выдру и приключения на старой каменоломне. Добродупшую, толстую мать, отца, умевшего ездить верхом и охотиться, трех старших братьев и верного друга, фермерского сьша, всегда готового прийти на выручку... Лишь когда настало время ложиться спать, няня отобрала у меня книгу. Я очнулся, моргнул и вспомнил, где нахожусь; вспомнил, кто я.

Сколько раз я перечитывал ее с тех пор? Закрыв глаза, я вижу деревню Лэнгленда в низине и тропинку, ведущую к ней с крутого холма. Слышу, как поскрипывает известняк под редкой травой, на которой я лежу, глядя в небо. Вдыхаю ароматы дикого чабреца и нагретой солнцем земли. В конце книги Уильям женился. Эта часть нравилась мне

меньше всего. Милый читатель, если бы я только мог поделиться с тобой хоть крупицей радости, переполнившей меня, когда моя любезная Агнес улыбнулась мне из-под цветочного

венка, я бы считал, что моя жертва не напрасна... Я вытянул