— Уверен, твоя книга не попадет в плохие руки.
XXIII
Элдерни-стрит длиннее, чем мне помнится: узкие белые дома, перила, тротуары в снегу после вчерашнего снегопада. Рядом с каждой второй дверью — медная табличка. Когда я наконец нахожу двенадцатый дом, ноги сводит от холода, а глзза слезятся от ослепительного блеска зимнего солнца. У крыльца я останавливаюсь. Из дома выходит женщина в траурном платье. Поймав мой взгляд, она опускает вуаль.
Я касаюсь шляпы в знак приветствия и иду дальше. Лишь когда она отходит достаточно далеко, разворачиваюсь, возвращаюсь к дому и звоню в колокольчик.
Дверь открывает блеклая худощавая дама. Не служанка: на ней бумазейное платье в фиолетово-желтую полоску. Она смотрит на меня через пенсне.
— Доброго дня. Чем могу служить?
— Я пришел к Эмметту Фармеру.
— К кому?
— к Эмметту Фармеру. — Холодный воздух обжигает горло, и я закашливаюсь. Дама переминается с ноги на ногу, насмешливо глядя мне через плечо, и постукивает пальцем по дверному косяку, пока я не прекращаю кашлять. — К ученику де Хэвиленда. Высокий, волосы светло-каштановые, чисто выбрит.
Она вскидывает брови.
— А, новенький.
— Совсем юный, да.
— Боюсь, его нет дома.
— А когда он вернется?
— Он не вернется.
Я таращусь на нее.
— Что?
Она наклоняет голову, и солнце попадает на стекла пенсне; я больше не вижу ее глаза.
— Могу я поинтересоваться, зачем он вам? Если вы хотите записаться на прием к переплетчику, мистер де Хэвиленд принимает только по предварительной договоренности.
— Простите, — я делаю шаг вперед. Она вздрагивает и вытягивает руку, преграждая мне путь. Ткань в ярко-фиолетовую полоску шуршит; я чувствую запах фиалковой воды и камфоры. Стараясь не повышать голос, я прошу; — Пустите меня, пожалуйста.