Переплёт

Зря я струсил. Надо было попросить отца о помощи. Не понимаю, что заставило меня передумать. Скажи я ему правду, он взял бы ситуацию в свои руки.

Смотрю на картину с речными нимфами, но вместо их обнаженной плоти вижу лишь Эмметта Фармера, который ждет меня в «Восьми колоколах».

За обедом я выпиваю стакан вина и хереса, а после — бренди, но успокоиться это не помогает. Тучи заволакивают солнце, и снова идет снег. Даже тусклый свет режет глаза.

Перед смертью моя бабушка бродила по комнатам и вечно что-то искала. Когда мы спрашивали, что она ищет, она останавливалась и пристально смотрела на нас, а потом отворачивалась и продолжала искать, пока не валилась с ног от усталости. Сесилия и Лизетта посмеивались за ее спиной. Я тоже, бывало, хихикал с ними. Но сейчас я чувствую себя точно так же. Мне нет покоя. Я словно гонюсь за кемто, и этот кто-то покидает комнату за миг до того, как туда захожу я. Куда бы я ни пошел, меня везде преследует это ощущение: я чувствую чье-то теплое дыхание в воздухе, словно тот, кто мне нужен, только что вышел. Поднявшись в спальню, достаю из сундука «Воспоминания Уильяма Лэнгленда», но читать не могу. Мне не хочется больше перечитывать эту книгу. Я смотрю в окно на снег; внизу по коридору разносится голос матери, но на улице глубокая, мертвая тишина.

Не знаю, как долго я сижу там, глядя на снег, но что-то щелкает внутри, и я встаю. Торопливо спускаюсь по лестнице. Меня никто не видит.

Центральные улицы Каслфорда забиты каретами и повозками, увязшими в замерзшей грязи. Возницы перекрикиваются. Чертыхаясь, ковыляют по скользким мостовым прохожие. Из дверных проемов зыркают голодными глазами

нищие. Ho стоит свернуть в переулок^ и наступает тишина. Снег поглощает все звуки.

Элдерни-стрит пуста и безмолвна. Я поднимаюсь по ступеням дома двенадцать^ не дав себе времени на размышления. Дверь открывается почти мгновенно. На пороге — та же дама, что и в прошлый раз; сегодня на ней зеленое платье, расшитое черным бисером.

— Я к мистеру де Хэвиленду.

— Вам назначено? — Она не дает мне ответить. — Боюсь, его нет дома.

— Я подожду.

Она бросает на меня гневный взгляд из-под стекол пенсне. Кажется, она меня вспомнила.

— Могу я спросить, по какому вы делу?

— Нет. — Я шагаю через порог. Она упрямо стоит на месте, видимо, желая показать, что может и не пустить меня, если захочет. Но в конце концов вздыхает, отходит в сторону и провожает меня в приемную.

Кроме меня, там никого нет. Я снимаю пальто и сажусь. Листаю «Парнас» и «Джентльменскую газету». Срываю одну из искусственных орхидей и раздавливаю в кулаке. От нее остается плотный комочек воска. Подойдя к окну, высматриваю де Хэвиленда на улице, но та по-прежнему пустынна. Падает снег. Смеркается.

Я пришел за ключом. Вот зачем я здесь. По крайней мере, так мне казалось. Но сейчас, стоя у окна и глядя на падающий снег, я уже не уверен. У меня нет плана. Надеяться не на что. Больше всего на свете мне хочется позабыть обо всем и вернуться домой пустым, как чистый лист. Хочу спать и не видеть сны. Я бы отдал что угодно, чтобы больше не быть собой. Женщина, что была здесь вчера, — помнит ли она обо мне? Я ей завидую. Переплет представляется мне дверью, ведущей в пустую комнату. Можно стереть всю свою прежнюю жизнь и начать с начала.

В моей груди плотный узел. На языке — кислый вкус. Я был бы почти рад не знать о том, что Эмметт Фармер ждет меня в «Восьми колоколах». Не чувствовать странное беспокойство, представляя его лицо. Я хотел бы послезавтра взглянуть в глаза Онорины, не помня о том, что часть меня заперта где-то в хранилище, вдали от посторонних глаз. Все это можно решить очень просто: когда де Хэвиленд вернется...

Хватаю пальто и шляпу. Не проходит и минуты, как я выбегаю на улицу. Холодный ветер бросает мне в лицо горсть колючего снега; я стискиваю зубы. Скорей бы добраться до ближайшего паба.

«Восемь колоколов» совсем рядом, но туда я пойти не могу. Не хочу, чтобы Эмметт Фармер видел меня в таком состоянии. В «Принцессу» тоже не хочется. Сворачиваю в Библиотечные ряды. На углу одиноко светит фонарь; кроме него, лишь закопченные витрины лавок и окна мастерских освещают улицу в сгущающихся сумерках. Где-то здесь, в лабиринте переплетных мастерских и книжных лавок, должна быть таверна. Но пройдя всю улих^у до угла, где стоит лавка Фогатини, я так и не встречаю ни одной. Поворачиваю обратно. Отсюда недалеко до бара Королевского театра, где собираются проститутки. Меня это вполне устроит.

Я пускаюсь в обратный путь. Снегопад усиливается, а с ним и порывы ветра. В холодном свете уличного фонаря вижу прохожего; тот спешит, прижимая шляпу к голове, чтобы ее не сдуло ветром. Глаза прохожего в тени, но свет фонаря на мгновение освещает нижнюю часть его лица и сальные локоны, падающие на плечи.