Я поворачиваюсь к полкам. Имена, имена, имена. Но моего среди них нет. Один раз попадается фамилия «Дарне», и меня словно пронзает молния. Но потом я прочитываю надпись на корешке целиком:
Сассун — девичья фамилия моей бабушки. Она держалась с нами холодно, отстраненно, надменно, и вечно бродила по дому в поисках чего-то, что никогда не находилось. Но книга совсем не похожа на мои воспоминания о ней. Она прекрасна. На коричневом кожаном переплете вьггиснен узор из сине-золотых ирисов. Я прижимаю палец к стеклу. Мне хочется узнать, что с ней случилось, но у меня нет времени.
Эмметт поднимается по лестнице. Я отхожу в сторону и пропускаю его, но он не проходит. Перегнувшись через перила, он наклоняется вниз. Его глаза закрыты. Лицо побелело. — В чем дело? Фармер?
— Все в порядке.
— Вид у тебя нездоровый.
— Это все воспоминания. Поляны с колокольчиками... Свадьба его дочери... — Он ловит мой взгляд и пытается улыбнуться. — Это ужасно. Люциан. Они отняли у него жизнь. — Да...
Я вижу Уильяма Лэнгленда, лежащего в редкой траве на меловом утесе. В жарком воздухе танцуют бабочки. Над ним безоблачное небо. Он поднимает вуаль своей невесты, наклоняется и целует веснушку в уголке ее губ. Я отворачиваюсь, скрещиваю руки на груди. В пересохшем рту кисло.
Эмметт поворачивается. Я не оглядьюаюсь; не хочу, чтобы он видел мое лицо. Я все еще чувствую прикосновение его рук, помню ночь, что мы провели вместе, тепло, медленно растекающееся по телу. Но эта комната с высокими потолками сейчас кажется холоднее, чем дом на болотах. Я разглядываю штукатурку на потолке. Над нами нависли безжизненные белые фрукты, такие твердые, что об них можно зубы сломать.
Внезапно Эмметт подходит ко мне. Я машинально поворачиваюсь к нему, готовый протянуть ему руку. Хочется чтото сказать, но что — я не знаю.
Он проходит мимо. Я пячусь и врезаюсь в шкаф. — Она здесь. Думаю, она... точно!
Я не сразу понимаю, о чем он говорит.
— Твоя книга. Она здесь! — Он дергает за ручку шкафа. — Здесь у него хранятся нелегальные переплеты. Воспоминания людей, которые еще живы, или живы их родственники... Смотри.
Он прав. Серо-зеленый переплет и мое имя, вытисненное серебром на корешке:
Я отворачиваюсь. Взгляд падает на мраморный барельеф с нимфами на камине. Их гладкие бедра, раскрытые губы. Рядом возлежат сатиры, лаская свои эрегированные пенисы. Я откашливаюсь.
— Хорошо. Берем книгу и уходим.
— Разумеется, a ты что думал... — Он замол1сает. Дергает за ручку. Наваливается на шкаф всем весом и пыхтит от натуги. Я отталкиваю его с пути.
— Что ты мешкаешь? Просто разбей стекло. Но тут я вижу решетку. Чугунную решетку за стеклом. Я стою, уставившись на темный металл, декоративную ковку, завитки, спиралевидные отростки и бутоны. Решетка похожа на заросли. Или сплетение мертвых ветвей. Кованые элементы расположены так близко друг к другу, что просунуть между ними руку невозможно.
И снова бьют часы. Эмметт смотрит на меня, затем переводит взгляд на шкаф.
— Как-то ведь можно ее достать.
— Но как?