– Сам справлюсь, – сказал Григорий.
Он уже знал, куда могли пойти ребята. Если до этого прятались, то и дальше станут прятаться. А прятаться лучше всего в схроне. Он и от деревни недалеко, и до усадьбы от него рукой подать. И, что самое главное, сделан на совесть, хорошее место, чтобы переждать тяжелую годину. А то, что пацаны снова во что-то вляпались, он не сомневался, как не сомневался и в том, что Власу очень не хочется отпускать его одного. Но отпустил. Видать, имелся у него собственный интерес, поважнее прочих.
24 глава
О том, чтобы вернуться в Гремучий ручей, не было больше и речи. Митяю не становилось лучше, Митяю становилось все хуже. Он скатился в тяжелый, полный кошмаров сон, кричал и метался. Сева очень надеялся, что это всего лишь сон. Сон, а не бред. Потому что, если бред, значит, дело совсем плохо. Не разбирается он в медицине. Вообще не разбирается! И сил на то, чтобы дотащить Митяя до лагеря, не осталось. Он бы, наверное, и дотащил, если бы по лощине не рыскали немцы. Может только немцы, а может и упыри. И фон Клейст так просто Митяя не отпустит. Теперь Митяй не просто подопытная мышь, но и опасный свидетель. Вряд ли фон Клейст стремился к тому, чтобы фрицы узнали о его упыриной сути. Таким не похвастаешься. Это тайна – черная и страшная, мерзкая даже.
В ту ночь, когда горела часовня, фон Клейст мог решить, что Митяй погиб в огне. Той ночью фон Клейсту, по всей видимости, было не до него, но сейчас все изменилось. Сейчас упырь костьми ляжет, а попытается их найти. Не своими костьми, а заемными. Расплатится теми солдатами, которых послал на их поиски. Интересно, солдаты понимают, что происходит, или упырь их заморочил, как некогда морочила старая ведьма?
Сева не заметил, как за тяжкими раздумьями соскользнул в сон. Очнулся он от сиплого крика. Кричал Митяй.
Он уже не лежал, он сидел на топчане. Всклокоченный, в пропитавшейся потом рубашке, к прилипшими ко лбу волосами, с диким взглядом.
– Уходите! – Его осипший голос упал с крика на шепот. – Он вас ищет. Уходите…
– Митяй! – Сева схватил друга за плечи, встряхнул, пытаясь привести в чувство. – Митяй, очнись!
Не очнулся. Смотрел на него пустыми, невидящими глазами. Значит, все-таки бред…
– Они идут… – Шепот его был уже едва различим. – Он их послал… Они чуют… На кровь идут…
– Митяй… – Сева положил ладонь другу на лоб, лоб был горячий. Очень горячий. – Успокойся, нет тут никого.
– Идут… – Митяй смотрел прямо перед собой. Или не смотрел. – Много… Он научился… Они теперь послушные… – Пальцы Митяя сжали Севино запястье крепко, до боли. – Уходите! Вам нужно уходить, пока не поздно!
Кому – вам? Не вам, а нам! Но кто знает, что сейчас у Митяя в голове, какие замки, какие бастионы…
Может, нужно его разбудить, вырвать из этого кошмара? Напоить крепким сладким чаем, обсудить дальнейшие планы. Если получится. Если это всего лишь кошмар, а не бред. Вырвать из бреда не выйдет. От бреда можно только вылечить. Или нельзя… Но попробовать все равно надо!
– Очнись! – Он снова встряхнул Митяя за плечи, заглянул в пустые, почерневшие как у упыря глаза. Испугался ли? Испугался, что уж там! Подумал – теперь уж точно все… Подумал, а потом отвесил Митяю затрещину, заорал в лицо: – На меня смотри! Меня слушай!
Посмотрел. По-человечески посмотрел: удивленно и обиженно. Потер щеку, шмыгнул носом, а потом зло спросил:
– Одурел, блондинчик?
– Почти. – Сева уткнулся лбом в горячий Митяев лоб, зажмурился. – Ты бредил во сне и не реагировал. У тебя глаза были… как у них.
– И ты подумал, что я один из них? – В голосе Митяя послышалась горькая усмешка. – Подумал, что я подох и в упыря перекинулся?