Демон сна

— Ты на меня за что-то сердишься, братик? Ты считаешь, что я ненавидела тех культистов? Я понимаю, мы должны относиться ко всем людям одинаково, по крайней мере, пока это люди… Видишь, я даже постаралась их там перевязать и укрыть. Меня устыдило то, что ты не застрелил их лидера… Но ты пойми, они ведь нам враги, и это даже не как на войне, где солдаты иногда братания устраивали или целыми отрядами переходили на чужую сторону. Почти все человеческие войны несправедливы, и солдаты сражаются из-за разных политических дрязг, или если владельцы крупного капитала устраивают очередной передел мира… Самим-то солдатам очень часто делить нечего, если, конечно, речь не идёт о войне Отечественной или освободительной. Но даже и там можно распропагандировать рядовых бойцов агрессора. Однако у нас-то совсем другая борьба. Как ты можешь распропагандировать демона? Или даже обуянного им человека? Можно изгнать демона — хотя человек, пустивший его в своё сознание, всё равно рискует сойти с ума. Или можно убить человека. Я знаю, что это невероятно жестоко звучит, но иногда так проще и лучше. Он уже не наш собрат, он машина, тупо и послушно исполняющая волю своих адских хозяев. Я была уверена, что ты застрелишь этого Комкова за его страшные дела. Я бы и ухом не повела. Но ты не стал стрелять. Ты посмотрел на него. И узнал, что он стал безумным. Я и не думала, что люди с таким состраданием, жалостью и пониманием, как у тебя, действительно бывают. Я думала, что они есть только в рыцарских сказках. Когда я была совсем юной, я читала много таких. А окружающая действительность была настолько… другой и худшей, что временами у меня мутилось сознание. Я ведь сперва не осознавала свой дар. Только когда меня начали чураться сверстницы, жившие в детдоме в одной палате со мною, я поняла, что не такая, как все… Они постоянно видели меня в своих снах, а я знала все их грёзы. О, поверь, они были подчас даже гораздо хуже и гаже того твоего сна с демоницей! И ещё эта моя несчастная красота… Ты знаешь, Андрей, я ведь даже не имею понятия, откуда я родом. В метрике записан город Касимов, волосы русые, говорю вроде по-русски, а на самом деле я не знаю, кто я такая…

— Девчонок мно-ого моло-одых на улицах Каси-имова, — вдруг запела Ольга. У неё оказался неожиданно глубокий и низкий тембр пения. — Парней так много холо-остых, а я люблю… — она прервала себя и на несколько минут замолчала.

— Меня оставили в роддоме, — наконец продолжила директор отдела БКЯС. Видно, ей нужно было выговориться. — Вроде как. Или подкинули в больницу. Детство и юность свою я провела в детдомах и интернатах Рязанской области. Помню, мне всего-то двенадцать было, а фигурка стала уже почти как сейчас… Преподаватели-мужчины только и делали, что пялились на меня. Уроки физкультуры — мучение… И я уж не говорю о мальчишках. Как-то трое старшеклассников заперли меня в женском туалете. Им было уже лет по семнадцать, здоровенные такие прыщавые жлобы… Один аж, я извиняюсь, кончил, пока они пытались меня раздеть. Вот тогда я и узнала, что могу движением воли усыплять людей. Я разложила всех троих головами в унитазы и наградила их самыми отвратительными снами про совокупления со всякой дрянью, какие только сумела выдумать. Не уверена, что они после этого вообще с женщинами могли иметь отношения. Юная я была куда более жестока, чем нынче. Да, я прекрасно осознаю, что невероятно нравлюсь мужчинам. И что ж! Даже ты, рыцарственный Андрей Малинов, сперва увидел во мне вожделенный объект сексуального обладания, а уж потом человека, личность! Это банальщина, но что поделаешь, если правда! Всем мужикам всегда казалось, что я просто дорогая секс-игрушка! Даже не представляю, что бы со мной стало, и какой дорожкой я бы пошла, если б на меня не вышла Организация. Наверно, превратилась бы во что-то вроде суккуба во плоти. Соблазняй, усыпляй и властвуй! Ночная королева Рязани!

С удивлением я заметил на щеках Ольги блестящие дорожки слёз. Она достала из кармана платочек, вытерла глаза и шмыгнула носиком.

— Но меня спасли от чёрной судьбы. Как и тебя, думаю. Правда, ты обладаешь какой-то потрясающей способностью к самоспасению — «Бдение Мощи» листал, но отказался от него, мастер снов — а меняешь эту силу на свидания со своей возлюбленной… У меня рядом с тобою комплекс моральной неполноценности развивается! Ладно, шучу, — сквозь слёзы улыбнулась Самохина в ответ на мой изумлённый взгляд. — Николай Анатольевич Зиновьев нашёл меня через нашего районного психиатра, которому я слишком много рассказала как-то раз вскоре после выпуска из интернатского колледжа. Мне очень хотелось хоть с кем-то поговорить. Ведь даже сейчас редко выпадает возможность вот так излить душу тому, кто всё знает и понимает! А тогда мне невероятно повезло, что психиатр был связан с Зиновьевым. Хотя везение тут, наверно, ни при чём. У него вообще очень много таких вот контактов в системе здравоохранения. Здорово помогает находить потенциальных агентов до того, как они станут паранормальной угрозой. Сперва я работала у Зиновьева, но уже через год архмагистрат зарегистрировал мой отдел, по аналогии с существующими в других департаментах. И уже пять лет я директор… Только вот в России мы больше пока грёзопроходцев не нашли… Кроме тебя, но ты, понятное дело, теперь не считаешься. Поэтому я одна…

— Если тебе интересно, — после минутной паузы натянутым тоном сказала моя названая сестра. — То я с ним не спала. У меня было, конечно, несколько романчиков как до вступления, так и внутри Организации. Это дело, знаешь ли, женщинам так же необходимо, как и вам. А то мы тоже дуреть начинаем. Но рано или поздно я замечала, что человеку нравятся исключительно мои изгибы… И всё заканчивалось. Ты, наверно, первый на моей памяти, кто не начал сразу же, как меня разглядел, ходить вокруг павлином и мурлыкать, как кот. Ради меня другие мужчины с лёгкостью готовы были бросить своих жён и подруг! Но не ты… Может быть, именно это и произвело на Олю Самохину такое впечатление, агент Малинов! Чего греха таить, ты уже и сам наверняка давно понял, что я в итоге влюбилась в тебя, как девчонка! Ты уж прости… Не знаю, чего это меня сейчас вдруг так повело на откровения. Ты и вправду замечательный, — и Ольга неожиданно протянула руку и погладила меня по щеке. — Но с тех пор, как я увидела тебя вместе с Аней Залесьевой, ты мой хороший и родной брат. Вот так! Я никогда даже не подумаю встать между вами. Но ты должен понимать, что когда я проецировала Ане воспоминания о наших с тобой приключениях, она тоже догадалась о моих чувствах. И поэтому я сразу же вслух призналась ей. Но она только сказала «Спасибо за Андрея, Оля. Я доверяю и ему, и тебе. Потому что вы оба — благородные люди. Я не ревную.» И она в самом деле не ревнует, ты понимаешь? Понимаешь ли ты, как тебе повезло? Понимает ли она, как ей повезло с тобой? Я хочу, чтобы ты знал всё это. Я была так счастлива, когда вы с Аней выбрали меня своей свидетельницей! Это были огромная радость и восторг. И откуда-то свыше пришло озарение, что вы теперь мои брат и сестра. Я просто почувствовала, что должна вас так называть. И ты знаешь… Мне сразу стало гораздо легче. Я уже учусь любить тебя как брата. И мне это удаётся! Я благодарна Богу за то, что он посылает в мою жизнь таких людей, как вы. Я ведь и не знала, что такие бывают. Вокруг себя я видела лишь похоть и сексуальное распутство. И высокомерно жалела других, даже когда спасала их во снах от демонов-соблазнителей. И тебя сперва жалела… а после полюбила. Это было как удар, и произошёл он одновременно с тем падением из окна, когда ты развоплотил меня и спас. Я подумала тогда — почему ты так рискуешь из-за меня? Вряд ли только лишь моя внешняя привлекательность смогла бы заставить тебя пожертвовать собой. Неужели же ты влюбился? И тогда шоком накатило осознание, что это я люблю тебя. Что это я влюбилась. А твоим первым словом, когда ты пришёл в себя после падения, было имя Ани Залесьевой. Ты жертвовал собой ради одной, а любил другую, рисковал не вернуться к ней из-за меня. И когда я поняла это твоё невероятное благородство, что-то надломилось в моей душе. Я, холодная роковая красотка, истребительница похотливых демонов, пала жертвой собственных чувств. И оказалась у тебя в неоплатном долгу.

Ольга замолчала. Я не знал, стоит ли мне отвечать, и вообще, стоит ли что-то говорить. Что я мог ей сказать? Впрочем, через некоторое время я собрался с мыслями и тихо вымолвил:

— Оля, даже если вообразить, что были между нами какие-то долги, то ты давно уже вернула их все с огромной лихвой. Только благодаря тебе у меня снова есть смысл и цель существования. Только благодаря тебе у меня есть возможность вернуться к нормальной жизни.

Удивительно! Я уже считал нормой работу потустороннего агента сверхъестественной спецслужбы!

— И к тому же, — добавил я. — Ты тоже уже не раз спасла мне жизнь. И даже больше, чем жизнь.

И я рассказал Самохиной о своём страшном соблазне убийства при встрече с полицией на Сокольнической площади. Я решил, что момент для такого рассказа выпал подходящий, раз уж мы решили обмениваться откровенностями. Кроме того, я чувствовал, что директор отдела снов стала мне очень близким и почти родным человеком. Ближе неё была только Аня…

— Если ты знаешь о своём соблазне, значит, ты не столь сильно ему подвержен, — немного подумав, ответила красавица-директор. — А раз сумел от него удержаться — значит, сопротивления хватит и впредь. Ты молодец.

Я покачал головой, но спорить не стал. Мы замолчали, думая каждый о своём.

На самом деле в Ольгиной исповеди меня сильнее всего удивили не её нежданные признания в любви — об этом я и вправду, как вы знаете, догадывался. И не печальный рассказ о сиротском детстве и сложной юности золотоволосой красавицы. История, увы, чуть ли не типическая для нашего падшего мира. И даже не восхваления моего благородства — это я вообще постарался пропустить мимо ушей, ибо сам ничего особенного в своём поведении не видел. Кроме того, внешняя привлекательность женщины всё-таки куда сильнее определяет поступки стоящего рядом с ней мужчины, чем считала Самохина, несмотря на весь свой мирской опыт. Меня потрясло другое — её заявление о том, что я якобы обладаю состраданием, жалостью и пониманием к врагам. «И милость к падшим призывал…», как писал поэт. Это вот что же — про меня? Да быть того не может. Я всей душой ненавидел творящих зло и насилие над слабыми. И, как мне казалось, не склонен был к всепрощению. Не становлюсь ли я слишком мягок для боевого агента? Об этом следовало поразмыслить. Только вот сейчас не было времени. Мы уже двигались по Московской кольцевой автодороге. Надо было понять, как ехать дальше. Я быстро наклонился к Ольге и легонько поцеловал её в щеку:

— Спасибо тебе за всё, сестра названая. И за откровенность твою тоже. И за веру в меня, хоть, как видишь, далеко не всегда я её достоин. Мы уже довольно близко к Обители. Дорога пока хорошая, и скоро нам предстоит весьма опасненькое дело. Давай же держаться друг друга, как и раньше!

Ольга ничего не ответила, но протянула ладошку и крепко пожала мою руку, лежащую на рычаге переключения передач.

Мы приближались к развязке кольцевой дороги и Дмитровского шоссе. И тут в свете фар я увидел впереди на эстакаде зрелище, которого давно уже опасался: через всю нашу сторону широкой автострады, от одного отбойника до другого, стояли брошенные автомобили. Вероятно, где-то чуть дальше произошла авария, или появилось иное препятствие, возник затор, и в итоге люди покинули свои машины, когда наступило затемнение и начались налёты адских тварей. Справа же завиднелось дымное оранжевое зарево. Что-то горело, горело сильно, и, похоже, прямо на трассе уходившего под нами на север хайвея. Поэтому я не стал поворачивать на съезд в сторону области, а вместо этого доехал до середины эстакады и остановился у самого парапета.

— Смотри! — воскликнула Самохина, глянув вправо. — Хорошо, что ты не свернул сразу! Там тоже не проехать!

Я открыл дверцу, встал с сиденья и посмотрел через крышу машины. С моста было очень хорошо видно затемнённое шоссе. Несколько автомобилей стояло у левой и правой обочин, но не они были главным препятствием. Чуть поодаль, поперёк всех полос лежал опрокинувшийся трейлер-бензовоз. Его чёрный силуэт негативом высвечивался на оранжевом фоне стены огня — разлившееся топливо полыхало гигантским костром. На боковой полосе стояли две пожарные машины, их синие «мигалки», лениво вращаясь, вносили своим мерцанием элемент фантасмагории в и без того тревожное зрелище. Но самих огнеборцев видно не было. И ясно почему — у огромного факела плясали и кривлялись три крупных силуэта, очень похожих на то адское существо, что я зарубил у алтаря на Лосиноостровской. Только этих я наблюдал безо всякого «истинного зрения».

— Где-то рядом место призыва, — озабоченно сказала Ольга, открывая дверь и высовываясь из «форда». — И похоже, наши не справились… Упустили, и целых трёх. А может, они уже от Обители пришли. Это шайгмары. Тоже бойцы адской армии, только нелетающие. Что-то вроде пехотинцев.