— Когда ты хотела завладеть телом Мишель, разве я за неё не заступился? Хотя она мне никто.
Как же она кипит! И ведь ещё не знает, что это я по случайности помог ей расстаться с жизнью. Не знает и то, как я принёс себя в жертву в чёрном лабиринте — лишь бы только показать Хлое клочок синего неба… Раньше я бы обиделся такому стечению обстоятельств, но теперь только печалюсь. Я ведь могу рассказать ей, кто был «ангелом» в ванной, уколоть напоследок… Но я не буду.
— Одно дело — «мямямя» над ухом, другое — купить, блин, снайперскую винтовку, которая стоит дохрена, занять позицию, прицелиться и нажать на курок! Всё, последнее предупреждение! Если признаешься — я буду просто тебя убивать, без пыток, если нет…
— Я его ненавидел, — наконец признался я. — Лично его. Посвятил ему несколько лет, устраивал выставки, интервью. Я сделал его знаменитым; без меня он был никто! Развлекал его, как личный клоун, когда он впадал в депрессию! Он жил за мой счёт, ел мою еду, носил мою одежду! И ради чего? Ради того, чтобы услышать, что он теперь гуру великой общины, а от меня ему нужны услуги по организации, потому что я больше ни на что не годен? Он же никогда не видел во мне человека, только инструмент, а я убил на него столько сил, физических и душевных, столько денег я на него потратил… Это меня в конце концов свело с ума, мне уже глюки начали являться и нести всякую чушь!
Хлоя расхохоталась, и я умолк. Что смешного? Она смеялась и смеялась, чуть не прихрюкивая и присвистывая. А штора за её спиной пылала уже полностью, как огненный ореол вокруг Хлои.
— Блин, ты один в один как твоя мамка-наседка, — прорвались слова сквозь её смех. — «Я на сыночку всю жизнь положила, а сыночка мне не отвечает взаимностью, буду я сыночку ревновать, а когда всё пойдёт совсем не по-моему, возьмусь за ремень».
— Мне всё равно, что ты о том думаешь. Думаешь ты правильно, но запоздало. Я всё отпустил. Вообще всё, — отозвался я и сказал тихо, так, что она не услышала: — Прости меня за все те глупости, о которых ты знаешь и не знаешь.
В комнате уже бушевал настоящий пожар. Хлоя выпрямилась, отсмеявшись.
— Всё, помолился? Что ж, спасибо за правду, но умирать ты всё равно будешь много, много раз.
Она сделала шаг вперёд… и посерела в самом буквальном смысле этого слова.
— Что…
Слон выпал у неё из рук. Ещё шаг, и Хлоя вдруг рассыпалась — от неё осталась куча пепла. А я обратился потоком воды, впитал её, скользнул по пламени, успокаивая его, и вынурнул из окна на улицу.
Сектанты на улице тоже исчезали один за другим — кто-то просто растворялся и будто бы улетал вверх, кто-то врастал в землю, погружаясь в неё с каждой минутой — пока даже макушка не скрывалась под травой, кто-то превращался в пепел, как Хлоя. Люди кричали, хватали друг друга. Метался меж ними приметный Давид, пытался успокаивать — пока не улетел сам.
Мне стало страшно. Я-то думал, что уже утратил способность бояться, но…
Кто-то положил руку мне на плечо. Это оказался Доктор, теперь в виде летающего шара с щупальцами, но в неизменных очках.
— Что, чёрт возьми, творится? — спросил я.
— Их хоронят, — ответил тот, поправляя очки щупальцем. — Кого-то закапывают, кого-то, как твою подружку — кремируют.
— Поэтому она всё время горела? Готовилась к кремации, что ли?
— Может быть. Хотя я полагаю, что она просто взрывоопасная.
— А я думал, что вы всё знаете.