Ричард Боус
Мимо шел охотник[54]
Добрый вечер! Я снова работаю охранником на закрытой вечеринке. Как в старые добрые времена! Давненько мы не встречались. Не знаю, видит ли вас хоть кто-нибудь в этом плаще из лунного света. А даже если и видят, то все равно никто не поймет, что к чему.
Как я вас узнал? Все просто – у меня дислексия. Благодаря ей я нашел себя, получил работу, женился и обзавелся детьми. Если бы я умел нормально читать, Бог знает, чем бы я сейчас занимался.
Я натренировал память, потому что не мог ничего записывать. Хоть я и не работал охранником уже много лет, но помню всю творческую братию Нижнего Манхэттена в лицо и поименно. Сегодня чествуют ушедшие семидесятые. Да, в те времена ни одно мероприятие в Даунтауне без меня не обходилось. Вот и теперь меня по старой памяти попросили охранять вечеринку по случаю выхода «Рафаэля!» Виктора Спарджера.
Вся эта затея меня смущала, и я хотел отказаться, но потом прочитал детям кое-что, и передумал. Ну и жена моя тоже велела соглашаться. Кстати, привет вам от нее. Мы все гадали, придете вы или нет.
«Рафаэль!» – это фильм одного художника о другом. Говорят, что это своего рода кульминация всей артистической жизни города. Действие происходит тридцать лет назад в Даунтауне, когда Нью-Йорк переживал бум живописи. Среди художников крутились большие деньги. Появлялись новые громкие имена. Виктор Спарджер сразу о себе заявил. Умный и весьма талантливый художник и скульптор, он был знаком со многими знаменитостями. Знал Пикассо, Брака, Уорхола и Гельдцалера. Он был, да и сейчас остается весьма дальновидным человеком – Спарджер грамотно вкладывал деньги, дорожил репутацией, покупал недвижимость. Но тут, откуда ни возьмись, появился Луи Рафаэль, и на его фоне имя Виктора Спарджера в художественных журналах превратилось в сноску.
Теперь Спарджер снял о Луи Рафаэле фильм. Он хочет, чтобы поклонники Рафаэля узнали его с точки зрения Спарджера. В этом нет ничего нечестного или противозаконного, но по совести это не совсем справедливо.
Справедливость в таких ситуациях встретишь разве что в сказках. Полагаю, поэтому вы и предстали передо мной здесь, на Боуэри, в этом серебристо-синем наряде. И поэтому я впускаю вас в «Печенье судьбы». Вы всегда в списке гостей, даже когда сами организаторы этого не знают.
«Печенье судьбы» уже не то, что было во времена, когда вы последний раз появлялись в этих краях. Тогда тут была элитная баня для геев. Теперь здесь открылся китайский ресторан, все официантки в котором – переодетые парни-азиаты. Переодевание в женские шмотки сейчас в моде.
Сразу с порога нам попадаются на глаза постаревшие, побитые жизнью завсегдатаи давно закрытого клуба «Мадд» со своими более молодыми последователями. На стенах – кадры из фильма.
Некоторые из них повторяют работы Рафаэля. Латиноамериканские лица на фоне темных красок карнавала будто всматриваются из непроглядной тьмы в ярко освещенный зал. Они не выражают ни злобы, ни радости, и смотрят не на зрителя, а сквозь него. На холстах – фразы на смеси испанского с английским и ломаном французском, слабо поддающиеся расшифровке слоганы, напоминающие рекламные. Вон тот гласит: «Дышите кислородом каждый день».
Сам Рафаэль, разумеется, помер. Спарджер еще не появился – наверняка хочет обставить свое появление драматично и с пафосом. На новоприбывших таращиться не принято, поэтому все лишь искоса поглядывают в сторону входа, когда двери отворяются. Очевидно, что всем им кажется, что я просто осматриваю зал. Кроме меня вас никто не замечает, и все возвращаются к разглядыванию убийц.
В зале таких двое. Ревнивый скульптор, выбросивший жену из окна тридцатого этажа, и галерист-кокаинщик, замучивший и порубивший на куски студентку-модельера. Столь большое событие они не могли пропустить. Прибыли поодиночке, без сопровождения, и как только встретились, так стали держаться друг от друга подальше, чтобы не ловить лишних обвиняющих взглядов.
Шанс встретиться с такими личностями тоже привлекает толпы. Настороженные, будто дикие звери, люди наблюдают за мускулистым женоубийцей-скульптором, способным любого вышвырнуть из окна, и худым, жилистым садистом-галеристом, который в любой момент может на кого-нибудь броситься. Но ничего подобного не произойдет – уж точно не с людьми, прошедшими через «Канзас-Сити Макса», «Фабрику» и «Студию 54»[55]. Даже удивительно, что меня наняли пресекать возможные беспорядки.
В повседневной жизни правосудие представляет собой противостояние невезения и денег. Скульптора оправдали, а галериста в конце концов посадили за неуплату налогов, но не за убийство. Я им даже немного сочувствую – на фоне других гостей они выглядят жалко, а Охотника их проступки не интересуют.
В сказках правосудие всегда бьет в цель – пусть и не скоро, а наказание всегда соразмерно преступлению. Сегодня у меня лишь один вопрос: какая сказка будет рассказана? На мой вопрос вы лишь улыбаетесь – ослепительно, солнечно, пламенно.
Глядя на вас, я вспоминаю, как шел к своему месту в жизни. Я вырос в Пяти городах на Лонг-Айленде. Удивительно, правда? Я был бедным, но крепким парнем среди мягкотелых богачей. В школе пару раз оставался на второй год. А здоровяком был с детства.
Поначалу дислексия доставляла мне одни проблемы. Моя старшая дочь тоже ей страдает. Теперь с этим можно справиться, а вот когда я был в девятом классе, меня отправляли к какой-то бабуле, у которой кабинет был в школьном подвале. Там мы с ней занимались с глазу на глаз.
ebooksa