Санки

– Тебе придется пожить отдельно от нас.

– Где? – всхлипывая и проглатывая подступающие слезы, спросил я.

– Постараемся сделать все, чтобы тебя временно поселили с бабушкой, а там будет видно. – Он хлопнул входной дверью, набросив пальто и взяв портфель с документами.

– Нужно решать проблемы, а не убегать от них! – сказал я в закрытую входную дверь, зная, что он эти слова уже не слышит.

Меня отдают как паршивую собаку, что подобрали на улице, но через некоторое время, поняв, что собака не научилась терпеть, отдают в хорошие руки. «Все наладится», – теребя за морду, говорят ей на прощание и улыбаются.

Я хотел спросить у мамы, в чем дело, но не решался, потому что боялся правды, зная, что сам заварил эту кашу.

Бабушка жила в частном секторе северной окраины города – деревня Острош стала моим новым пристанищем вечером того же дня. Признаюсь, несмотря на душевные муки и уже заполнившую меня тоску по родителям и дому, я чувствовал облегчение. От моего нового дома до школы идти всего на 20 минут дольше, чем от прежнего жилья, поэтому обучение я продолжу там же.

– Обещайте мне одну очень важную вещь! – покидая родной дом, говорил я родителям и поочередно смотрел им в глаза, ожидая их полной концентрации на мне: – Обещаете? – Сдвинув брови, я выдержал паузу, они оба кивнули: – Не заходить в мою комнату до моего возвращения!

Ручку я замотал проволокой снаружи, запаял конец, закрепил кончик скотчем, потом все вместе замотал еще слоем проволоки и надежно перевязал все веревкой. На двери повесил записку «Не входить». Это я сделал, чтобы появляющиеся ночью санки не побеспокоили родителей, пусть стоят в закрытой комнате до моего возвращения.

– Как скажешь, – согласилась мама, не восприняв мою просьбу всерьез.

А папа выслушал до конца и уточнил:

– Это что же, мы даже убраться там не сможем?

– Нет! – со всей серьезностью дела ответил я и еще раз уточнил: – Это очень важно для меня! Просто поверьте и сделайте так, как я прошу! Если, конечно, хотите, чтобы я вернулся, – добавил в конце вполголоса.

– Ну что ты говоришь! Конечно, ты вернешься! Просто погостишь у бабушки недолго, она, кстати, сильно соскучилась, ей совсем некому готовить, проведете весело время, а потом вернешься домой, – мама повернулась к зеркалу и обвела губы красной помадой так аккуратно, что ни один лишний миллиметр краски не вылез за контур губ. – Это мы еще посмотрим, кто будет смеяться последний, я их всех там засужу, – сказала она своему отражению, сменив слезы на отчаянную решительность.

Д. Острош.

Я бросил сумки и осмотрелся – у бабушки много места и много еды.

– Господи, худой-то какой! – обняла она меня и чмокнула раз пятнадцать.

Я стерпел и сказал, что тоже рад ее видеть, а больше ничего говорить не мог, потому что пережевывал то, что она клала мне в рот большой деревянной ложкой.

– Говорила я им, говорила, надо заниматься ребенком, а не работой своей, все они там строят эти карьены, кавтьеру, карьеры! – наконец-то выговорила она.

– Карьеру они строят, бабушка! Это значит, хотят добиться определенного статуса и положения на своей работе, ну и денег, конечно, – пояснил я.