Санки

После седьмого урока основная масса учеников покидает школу, учителя расходятся чуть позже. После 16 часов остаются только те, кому требуется исправляться, а в 18 расходится продленка, свет гасят и школу закрывают совсем. В это время уже темно и пробираться по школе будет сложно. Я проанализировал временные интервалы и решил, что буду действовать по обстоятельствам, импровизируя, это надежнее моего плана, который обычно с треском проваливается.

Класс литературы освободился после 15 часов, ключ мне не понадобился, потому что дверь была слегка приоткрыта и манила меня своим таинственным просветом. Я зашел и закрыл за собой. Первые полчаса просто осматривался, ожидая увидеть что-то необычное, но все было как нельзя более простое и неподвижное. Затем я подогнал учительскую лестницу и полез наверх, к книжным полкам. Доставая по одной, я перелистывал страницы, всматривался в переплет и бросал их на пол, не посчитав достойными моего внимания. Шло время, мое положение в школе держалось на последнем издыхании, а разгадка этого ребуса была далека от меня как никогда.

– Васин? Ты что делаешь? – крикнула возмущенная учительница литературы.

– Я думал, вы ушли домой! – честно ответил я, глядя на ее растерянный вид сверху вниз.

– И поэтому ты решил вернуться в класс и выпотрошить книжные полки?

От несдержавшихся эмоций она выронила из рук журнал, стопку тетрадей и деревянную указку. На крик сбежались остальные учителя, все еще находившиеся на третьем этаже правого крыла.

– Васин! – возмущались они по очереди, собирая книги, разбросанные по полу. – Тебе надо лечиться, ты больной! – заявляли они так уверенно, что я почти поверил в это сам.

– Посмотрите, нет, вы посмотрите! Он порвал Толстого!

– Ничего я не рвал, он такой и был! – карабкался я на поверхность беспощадно поглощающей бездны безумия.

Учителя сняли меня со стремянки и заставили собрать все разбросанные книги, я собрал, молча подчинившись их приказу, после чего меня отправили домой, пригрозив снова сообщить о моем поведении родителям. Обычно эта фраза приводит меня в бешенство, но сегодня я отнесся к ней спокойно, возможно, это связано с тем, что мы больше не живем вместе.

Я, конечно же, сделал вид, что отправился домой, а вместо этого обошел школу практически впритирку и снова вернулся. Пробрался на второй этаж и спрятался за доской почета, где собрался дожидаться конца рабочего дня учителей. Тишина и тепло от рядом проходившей батареи разморили, и я, как и пару дней назад, в этом же самом месте задремал. Шарканье тряпки и деревянные удары шваброй о плинтус вернули меня из мира забвения. Уборщица мыла этаж, значит, сейчас около 17 часов. Уличный свет еще хорошо освещал помещение, но был уже мутно-синим, призывая меня поторопиться. Я дождался, пока тишина полностью окутала все школьные помещения и аккуратно вылез из-за деревянного стенда. Пробежался по доске почета, на которой сегодня заменили фотографии. Жирдяй из 7 «А» возглавлял колонну лиц, чьи родители неустанно гордятся своими чадами, рассказывая на работе об их успехах своим коллегам. Я представил себя на этом месте, если бы я не дернул за эту злосчастную веревку, то вполне возможно…

С потолка упала первая капля воды, по стенам побежали черные разводы, похожие на паутину гигантского паука, свет за окном таял на глазах, занавес опускался. Я бросился бежать.

«Канцелярия». Табличка выгорела, буквы еле видны, дверь заперта. Я скинул рюкзак, достал свои три ключа, несколько раз перебрал их по очереди и вдруг обнаружил похожий, открыл и зашел. Я оказался тут впервые, вытянутое, словно длинный коридор, помещение, в конце стоит стол, по обе стороны вдоль стен выстроены стеллажи, полностью забитые папками до самого потолка.

Ого! Тут придется сидеть минимум неделю не вылезая, чтобы найти нужное. Я напрягся и понял, что помещение этажом выше точно такое же – это библиотека! Вспомнил принцип расстановки книг, о котором мне рассказывала библиотекарша. Все упорядочено согласно алфавиту, нужно двигаться с правой стороны самой верхней полки змейкой вниз. Я взял лестницу и залез, тут же начав чихать, наглотавшись пыли. «1915 год. Ничего себе! – подумал я и продвинулся дальше: – 1921 год». Я вытащил папку из середины и, чихнув еще несколько раз, спустился вниз. Бумага плотная и желтая, пахнет сыростью, пылью, чернила почти не видны. «Личное дело». Я аккуратно открыл первую страницу: «Лапина Ольга Владимировна. 1902–1949 г. Учитель физической культуры. Заслуженный тренер команды школы». Дальше я не стал читать, потому что очень плохо видно. Всмотрелся в фото. Симпатичная, волосы лежат волнами и соединяются в пучок. Раньше физруки выглядели однозначно лучше, чем сейчас. Я закрыл папку и поставил ее на место, параллельно размышляя, где может стоять личное дело нашей кухарки, змейкой пробегаясь по рядам. «1991 год» – ничего нет. Я отодвинул лестницу, видимо, дело заводят в год, когда работник приходит в школу. Я отмотал назад и начал с 1950-го. Стемнело почти полностью, я достал фонарь из рюкзака, включил и зажал его зубами, быстро перебирая папки с личными делами. «1952 год». «Личное дело», «Мельцева Мария Ивановна. Получила фамилию в честь Мельцевского госпиталя, в котором проходила лечение от потери памяти в 1951 году. Послевоенная контузия. Дата рождения не известна. Настоящая фамилия не известна».

Я оторвал глаза от бумаги и уставился в потолок, пытаясь сосчитать, сколько ей должно быть лет сейчас. Очень много. Значит, это не она, хотя по фото очень похожа. Я перелистнул следующую страницу. «Директор школы Прокофьев Олег Юрьевич». Нашел его личное дело, нашел всех, кто работал в тот период. Единственная, кто остался в живых, это учительница по биологии, она работала в школе с 1949 года, а сейчас отдыхает на заслуженной пенсии. Я переписал ее домашний адрес и поставил дело на место. Адреса в деле Марии не оказалось, зато нашлась вставленная в последнюю страницу газетная вырезка того времени с объявлением: «Пропала девочка, 10 лет. Зовут Мария, волосы темные, ниже плеч, глаза зеленые. Одета в голубое пальто, валенки и черные штаны, при себе имела санки, деревянные, с коваными металлическими полозьями». Я дочитал объявление до конца, и меня бросило в пот, нет – в жар. В то и другое одновременно, я пошатнулся и упал с лестницы. Еще некоторое время лежал и смотрел в темный, украшенный застарелыми разводами потолок и никак не мог собрать все воедино. Кто такая Мария? Чьи санки? Что за девочка?

Я встал и снова взял ее личное дело, сел за стол и начал сравнивать даты и фотографии. Пропавшая девочка почти не видна, по лицу горизонтально проходит газетный сгиб, глаза стерлись полностью, видны подбородок и уголки губ. Я сравнил с фото Марии – кажется, есть что-то похожее, но не точно. Губы, изображенные в таком качестве, все одинаковые. Я еще раз все прочел и поставил папку на место. Нашел много разных старых фотографий выпускников и газетных стендов. Школьный уголок 1952 года: школа выиграла турнир по футболу, заняв первое место среди областных городов. А вот еще раз дублируется объявление о пропавшей девочке в 1951 году. Видимо, ее так и не нашли. Я снова зачихал от попавшей в нос пыли. Старые планы школы, чертежи, документация по изменению фасада здания, возведение постройки – я просматривал стопку с бумагами, что лежала отдельно. План эвакуации, 1956 год. Так выглядела школа до капитального ремонта в 1960-м. Про это нам рассказывали на классном часе, когда мы готовились к празднованию дня города. Я посмотрел на план и сразу заметил, что раньше в школе были три лестничных коридора. Изучил внимательнее, не хватает целого крыла, его признали аварийным и разобрали, а взамен пристроили новую часть, где сейчас находятся спортзал и столовка.

С потолка начала капать ржавая вода.

Я вспомнил, что сзади школы есть вход в подвал, закрытый бетонной плитой, это и есть остатки старого крыла. Я еще раз изучил план и заметил, что из школы был еще один выход, как раз через это место. Я порылся в документах и узнал, что аварийное крыло – это изначально отдельно стоящее деревянное здание, построенное в конце XIX века, принадлежавшее местному кузнецу. После его смерти в доме на общественных началах стали проводить уроки чтения и письма для деревенских детей, а уже после революции перестроили в официальную школу.

Я не успел просмотреть все записи. Стемнело.

Вдруг почувствовал под ногами черную густую кашу и бросился к выходу. Уже в коридоре эта жижа загустела и стала походить на строительный бетон, она поглотила меня до колен, я практически топтался на месте, пытаясь переставить вперед ногу, но у меня ничего не получалось. Я успел добраться до холла на первом этаже, схватился рукой за перила лестницы и выдернул правую босую ногу, затем зацепился другой рукой, подтянулся к лестнице и выдернул вторую, бежать можно было только вверх, первый этаж на глазах исчезал в черной густой дыре, что поглощала все на своем пути.