Раздался громкий стук, дверь отворилась. В комнату вошла мисс Сапсан и даже ахнула – ее накрыло волной жара из печи.
– Мы уходим, – объявила она.
Хью и Енох быстро попрощались с Элси и Тедом и выбежали из домика следом за мисс Сапсан. Девочка умоляюще взглянула на меня.
– Неужели вы ничего не можете сделать? Вы знакомы с важными людьми…
– У нас сейчас много проблем, – сказал я, – но мы про вас не забудем.
Элси кивнула и прикусила губу.
– Спасибо вам, – сказал Тед. – Всегда приятно увидеть дружеские лица. Здесь у нас редко кого встретишь.
– Мне очень жаль, – обратилась к нему Эмма. – Мне бы хотелось остаться с вами подольше.
– Ничего страшного, – грустно вздохнул мальчик и, кутаясь в одеяла, отвернулся к огню.
Элси тоже взглянула на пламя, и на мгновение в его ярком свете она показалась мне одновременно юной и древней и очень несчастной.
Эмма медленно сомкнула ладони, и ее огонь погас. Выглядела она печальной. Видно было, что ей очень не хочется уходить. Мы только что познакомились с этими людьми, но я знал, что она переживает за них, как переживала бы за близких друзей.
Когда я переступал порог домика, лицо мальчика уже посинело от холода.
Глава девятая
Мы оставили Эллери в Локуст Гэп под охраной одного из людей Ламота. Я хотел взглянуть на больную, узнать, как у нее дела, но имбрины отговорили меня, заявив, что она нуждается в покое и отдыхе, а посетители ей совершенно ни к чему. Наши быстрые и энергичные действия спасли ей жизнь, но что это будет за жизнь, никто пока не знал. Всего за вечер она состарилась лет на пятьдесят, а такое событие не могло не оказать серьезного воздействия на психику. Однако Ламот, несмотря ни на что, был нам благодарен. Он не говорил этого вслух, но я понимал все и без слов. Он больше не ворчал и не делал резких замечаний, вообще молчал всю дорогу, пока мы летели обратно в Марроубон, а его еноты наконец прекратили шипеть и копошиться.
Мы тоже мало разговаривали. Енох уснул. Большую часть путешествия Эмма тихо внушала что-то Хью, поглаживала его стиснутые кулаки, и в конце концов он все-таки разжал пальцы.
Я думал о Нур. В последнее время я часто о ней думал. Вернее, я думал о ней постоянно, если только меня не отвлекали разговоры с людьми или угрожавшая моей жизни опасность. В краткие мгновения затишья стоило мне представить ее лицо, и я чувствовал себя немного спокойнее – скажем, процентов на десять или двадцать. Напряжение, которое не отпускало меня много дней подряд, ослабевало. А время от времени, когда я воображал, что она рядом со мной, когда представлял, как целую ее, это напряжение превращалось в нечто иное, но такое же могучее, властное и грозное, и мое сердце трепетало от тоски и желания.
Честно говоря, я никогда не испытывал подобных чувств по отношению к Эмме. То, что было между нами, можно, наверное, назвать платоническими отношениями, такими чистыми, викторианскими, как в книгах. А к Нур я испытывал другое, более земное, чувственное влечение. Но в нем была и нежность.
Она была совершенным новичком в нашем мире. Я постоянно спрашивал себя: как она там, о чем думает, удалось ли ей приспособиться к существованию среди странных? Все ли с ней в порядке? Продвинулись ли они с Миллардом хоть немного в изучении американских карт, нашли ли какой-нибудь ключ к местонахождению петли Ви? И что будет, если… нет,
Размышляя об этом, я вспоминал о другой проблеме, стоявшей перед нами: как найти Фиону?
Поскольку Эллери и телохранителей Ламота с нами сейчас не было, мисс Королек и мисс Кукушка могли лететь на вертолете в облике женщин. Во время полета они тихо, но очень серьезно обсуждали что-то с мисс Сапсан. На Хью невозможно было смотреть без душевной боли, и я надеялся, что имбрины рано или поздно сообразят, куда твари могли увезти Фиону. Но неуверенность терзала меня. До начала этих событий Хью сумел взять себя в руки и немного успокоиться – иногда он даже искренне веселился и легкомысленно смеялся, но после страшного известия рана открылась вновь и кровоточила сильнее, чем прежде. Я достаточно хорошо знал Хью и понимал: ему не будет покоя до тех пор, пока его возлюбленная не вернется к нам, пока не исчезнет угроза ее жизни. А если, сохрани нас птицы, с ней что-нибудь случится, он этого не выдержит. Это его убьет.