— Степан, голубчик, успокойся, — обнял его Желябов. — Этот взрыв в Зимнем потряс весь Петербург. Царь хоть и уцелел, но напуган смертельно. Это событие поднимет престиж «Народной воли». К нам придут тысячи новых бойцов. Взрыв в царском логове — первый могучий удар по самодержавию! Твой подвиг будет жить в веках.
— Какой же это подвиг? Вместо деспота я убил невинных людей.
Без жертв не бывает сражений, Степан. Ты должен успокоиться. Комитет высоко оценивает твои действия. Неудача произошла не по твоей вине.
— Мне бы где-нибудь лечь… болит голова.
— Аня, проводи Степана в мою комнату, — сказал Исаев, — и побудь с ним. Я немного задержусь с Андреем.
— Да, да, пойдемте, Степан Николаевич. Там тихо, спокойно.
Когда они ушли, Исаев присел на диван к Желябову.
— Ну, что, Андрей? Как же мы просчитались?
— Кто мог предположить, что будет нарушен железный распорядок дворца?
— Но мина, говорят, разрушила лишь часть столовой? Очевидно, был мал заряд?
— Этот заряд оказался достаточным, чтобы оглушить весь мир! Важно, чтобы мы смогли разумно воспользоваться сложившейся ситуацией для революционной борьбы.
— Что ты предлагаешь?
— Я пришел за тобой и Анной. Собираем экстренное заседание Исполнительного комитета.
— Халтурина одного оставлять опасно. Он в тяжелом состоянии.
— Да. Он потрясен и удручен. Скажи Анне, чтобы оставалась дома и не спускала с него глаз.
3
Нервное потрясение, вызванное неудачей покушения, не проходило. У Степана сильно болела голова, его знобило, трясло. Лишь седьмого вечером, когда ухаживавшая за ним Анна Васильевна прочла листовку Исполнительного комитета, Степан ожил и воспрянул духом. В листовке, написанной вдохновенно и страстно, говорилось, что покушение в Зимнем совершено революционером-рабочим. Что рабочий агент «Народной воли» сим актом должен был свершить возмездие. Что царя-тирана спасла чистая случайность, но что казнь над ним неминуемо свершится.
— Спасибо, Анна Васильевна, спасибо! Эта листовка для меня — лучше всякого лекарства. Теперь все рабочие узнают правду. Да и я еще не пойман и, может быть, в следующий раз не сделаю промаха.
— Правда, Степан Николаевич? Вы успокоились? — беря его руки в свои, спросила Якимова.
— Начинаю успокаиваться.