В просторной кухне с большой русской печью и полатями, освещенной дрожащим светом лучины, было тепло, пахло овчинами, просыхающими валенками и пареной репой.
Хозяин, Николай Никифорович, степенный бородатый мужик, подшивал у стола старые кукарские расписные пимы. Сын Иван, рослый, широкоплечий парень, постриженный под горшок, сидел рядом на табуретке — следил за лучиной. Дородная, не утратившая былой красоты Ксения Афанасьевна возилась у печки с чугунками и корчагами. Остальные домочадцы (а их был полон дом) сидели на широких лавках да лежали на полатях, слушая неторопливый рассказ худенького старичка странника.
В завывании метели послышался отдаленный свист.
— Никак, леший свистит, — вздохнул старичок и перекрестился. — Ну и погодушка нынче, помилуй бог! Самый лютый зверь из норы носа не высунет. А ведь мне, любезные мои, доводилось в этакую непогодь ночевать в перелеске. Пробирался я тогда с одним разорившимся купцом на богомолье в Соловецкий монастырь. Одежонка у нас была самая нищенская. Оба в лаптях да в стареньких полушубках — беда… А метель нас прихватила на поле. Кутет, метет — не видать ни зги. Куда податься?
— Да как же вы живы-то остались? — со вздохом спросила хозяйка.
— И не спрашивай, голубушка, сами не знаем. Бредем наугад по снегу, согнувшись в три погибели, творим молитвы и вроде бы видим сквозь метель небольшой ельник. Мы туда. Смотрим — елки занесены снегом по самые вершины, а внизу — лаз, должно, звери прятались. Мы туда. Забились в снег по нос и вроде бы тепло. Ну, думаем, господь нас укрыл… Только бы, думаем, не уснуть, а то замерзнем. И, прижавшись друг к другу, стали мы вслух молитвы читать. Так, с молитвой и просидели до утра. А утром обоз поблизости шел — и довезли нас до деревни.
— Погодь, дед. Кричит кто-то, — остановил хозяин, прислушиваясь.
Иван встал, приоткрыл дверь.
— Ну что?
— Не слыхать…
— Это ветер завывает на все голоса, — сказала хозяйка.
Странник забил ноздри нюхательным табаком, крякнул:
— Вот так и уцелели мы, и до Соловецкого дошли пешком…
С полатей слез младший из сыновей — лохматый подросток Степка. Сунув ноги в чьи-то большие валенки, он накинул шубейку, нахлобучил треух и боком толкнул дверь.
— Ты бы фонарь засветил, Степка.
— Не, я так…
— Ишь какой! — сказал странник и, достав кисет, стал свертывать цигарку, потом протянул кисет хозяину.
Дверь скрипнула, вошел Степка.
— Тять, а тять, там, в логу кто-то зовет и колокольчик раза два звякнул.
— Что мелешь? Должно, померещилось тебе, — прикрикнула мать.
ebooksa