Степан взял аккорд с переборами, а Николай завел старательно;
— Много песен слыхал я в родной стороне,
В них про радость, про горе мне пели,
Но из песен одна в память врезалась мне,
Это песня рабочей артели.
Тут Николай взмахнул кудрявой годовой, и все дружно грянули:
— Эх, дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая, сама пойдет, сама пойдет,
Подернем, подернем,
Да ухнем!
Жандарм, дежуривший на пристани, подбежал к перилам и, что-то крича, погрозил кулаком. Но его угроза не могла остановить залихватской, призывной песни…
Домой возвращались, когда стемнело. Чтоб не попадаться на глаза полиции, высадились, не доезжая причала, а лодку повел один Башкиров. В гору шли неторопливо. Поднявшись, сидели на скамейке в городском саду, поджидая Башкирова.
Потом дружно, с песнями провожали невесту. Простились заполночь, и Степан пошел ночевать к брату.
Когда вошли в калитку, Павел на мгновенье остановился:
— Смотри, Степка, лошадь вроде бы наша?
— Да, Саврасый. Что-то стряслось, ведь еще сев не кончили.
Оба поспешили наверх, где светилось окно. Павел первый распахнул дверь и увидел склонившегося над столом брата Александра.
— Саша, ты?
— Где вы были, полуночники? Я с вечера дожидаюсь. Иван послал за вами… Дома беда — батюшка помер.
6