Цурюк

22
18
20
22
24
26
28
30

— Майн Готт, Герман — я тебя вижу!!!

— Отлично, Ади, я тебя тоже. Ты стал такой забавный с этими крошечными усиками! А тебе идёт. Ого, глянь, какая красота — круглая и блестит. Давай-ка, геноссе, в неё заберёмся? Видишь, они здесь все на таких летают! Нет, я им покажу, кто самый лучший в мире авиатор! — Адольфу ничего не осталось, как влезть в виман следом за своим пухлым братом по оружию. Гёринг сосредоточенно вцепился в штурвал, нажал наудачу пусковую кнопку — и прекрасный ландшафт арийской прародины навсегда исчез, растворившись в зелёной вспышке…

* * *

— Идиот, ну и куда ты меня привёз?

— Пустяки, Ади, дело житейское. Сейчас выйду и всё устрою. Смотри-ка, у тебя опять отросли эти дурацкие усищи!

— Я тебе запрещаю впредь говорить в таком тоне о моих усах!

Пока наши два приятеля совершали свой стремительный круиз по маршруту «Блоксберг — Гиперборея — Рябиновка», доктор Штайнер застыл перед светящимся Порталом, заворожённый открывшимся — его тренированное сознание мигом соединилось со сверхсознанием Золотой пирамиды, венчавшей легендарную гору Меру, и древняя мудрость стала вливаться в него могучим потоком. Так он простоял, отрешённый от обыденности, в течение многих часов — пока не свалился на землю замертво от истощения…

Яков Блюмкин, смекнув, что его провели, кинулся, потрясая бомбой, следом за умчавшимся по узкому серпантину длинным белым автомобилем.

«Испано-сюизу» доктора Рудольфа Штайнера полиция обнаружила через три дня на живописном берегу Женевского озера.

Про таинственных Клауса и Грету больше в этих краях никогда не слышали. Да швейцарцы и вообще говоря не самый любопытный народ…

ГЛАВА 14. КРАТКИМ КУРСОМ

— Что — вас так уже сильно волнует судьба тюрьмы, в которой вам однажды довелось отсидеть? Россия — это тюрьма народов. Земной шар — всего-навсего тюрьма отягощённых злом душ. Оно вам надо? Одумайтесь!

Последнее слово Якова Блюмкина…

Борис Савинков, по конспиративной привычке зарывшись лицом в стог, с невольным трепетом наблюдал за передислокацией красных войск. Во всём этом сквозила некая первородная скифская мощь — гимназисту Саше Блоку по этногенезу пятёрка с плюсом… Сперва с гиком и шальной пальбой по полю промчалось около полусотни боевых колесниц. Следом в облаке пыли со странной песней потянулась на рысях конница:

— …  Прощальным костром догорает эпоха, И мы наблюдаем за тенью и светом В последнюю осень…

«Какие жуткие слова. А красиво поют! В нашем времени не было таких ясных слов — всё больше чахлые накокаиненные незнакомки… И как же страшны эти лица в закатном зареве. Так вот он какой — пресловутый новый мир, ради которого я, Борис Савинков, жил, боролся, и теперь обречён сдохнуть в гнилом стогу! Увы — Революция всегда сжирает своих лучших детей…». 

* * *

— Товарищ Будённый! — к лихому усачу в малиновых шароварах подскакал плюгавого вида вестовой с пакетом. — Вас срочно требуют в Вятку, в штаб Реввоенсовета.

— Меня — требуют? — Пётр, оскалившись, дал шпоры злому вороному жеребцу. — А ты не в курсе, боец, как я назвал свой бронепоезд?

— Все знают, товарищ Будённый: вы назвали его «Кратким курсом!»

— Так вот, передай своему начальству — мой паровоз всегда под парами. Час пути — и нескольких залпов хватит, чтоб превратить вашу сраную Вятку в огненную братскую могилу! И кто после этого смеет с меня чего-то требовать? Я — Будённый! А твоя как фамилия, чучело?

— Боец Поскрёбышев… — втянул голову в плечи неказистый человечек.

— Расслабься, не трону. И кто только таких посылает ко мне? Тьфу!

— Я — ординарец Иосифа Виссарионовича Сталина. И это — его личный приказ вам.