2. Часы
Вещи говорят о себе больше, чем кажется. Этот старый урок Учителя Цоя Ворон усвоил очень хорошо. И сейчас он вдруг понял, почему часы, золотые часы «Longines», подарок Лютого, расплющенные и остановленные выстрелом омоновца, не давали ему покоя.
Они выбрались из больницы, как Ворон и планировал, на машине «скорой помощи». Только когда достигли поворота с Рублевского шоссе, того самого поворота, который оказался роковым для менеджера фирмы «Сладкий мир» Савелия Башметова, Ворон позволил Лютому позвонить его переполошившимся людям и сообщить, что «хозяин уже рядом» и с ним все в порядке.
Они подъехали к дому Лютого, который еще совсем недавно был местом свадьбы, местом прибежища счастливых людей, с их планами и надеждами, а теперь выглядел пустынным и трагичным, словно затонувший «Титаник». Великолепный дом с ползающим по стене лифтом, дом о пяти этажах, много стекла и ломаных линий — отличный проект; теперь этот дом был холодным и чужим, и никто не смог бы поручиться, что его скоро удастся кому-нибудь обжить. Теперь Лютый знал, почему в тот роковой день отверстия трубки телефона, отверстия, в которые надо было говорить, показались ему черными пустотами, бездонными зловещими провалами.
— Я найду их, — проговорил Лютый. — Я обязательно их найду.
Между тем прошлое все больше становилось прошлым, а их ждало еще очень много дел. Вряд ли кого-либо могла интересовать (в том смысле, что ей угрожает опасность) оставшаяся в реанимации Марина, юная вдова, для которой все закончилось в день свадьбы, но Лютый приказал все же усилить ее охрану.
Это было первое его распоряжение.
Второе — он приказал разыскать по телефону Монгольца. Он будет говорить с ним сам. Если они не собираются добить друг друга — пора говорить.
Третье — он видел Вику на похоронах, и когда, прощаясь, она принесла ему свои соболезнования, то… что-то показалось Лютому странным. С ней он тоже будет говорить сам.
Он не даст покоя никому из этих людей. До тех пор, пока не поймет, что же все-таки произошло и что происходит. И еще Лютый наблюдал за Игнатом. Он думал о том, что его одноклассник, друг детства, с которым их развела в разные стороны судьба, да вот беда свела вновь вместе, сделал несколько часов назад с людьми Монгольца. Практически голыми руками. Но удивительно, как Игнат все продумал. Он ведь был готов к чему-то подобному. Оказался готов к такому развитию событий. Он, подобно мальчишке, крал в больнице скальпели и складывал их в своей тумбочке для личных вещей.
— Игнат, ты чего, — спросил, увидев это, Лютый, — решил поупражняться?
— Так, на всякий случай, — сказал тот небрежно.
На всякий случай. Такой, как сегодня. Стилет… Лютый вдруг с каким-то холодным ужасом осознал, что, несмотря на внешнее спокойствие, Игнат всегда находится в готовности. Жизни почти не удается застать его врасплох. Что творится в голове у этого человека? Что творится в его сердце? Он был верен своей работе, фанатично предан своему делу. И ушел. Что-то произошло, и он ушел. И никому ничего не рассказывает. Он одинок, как Робинзон Крузо на своем острове. Он мог бы очень дорого продавать свое умение. И жить безбедно. Но тогда бы это стало предательством дела, от которого он все равно ушел.
Ушел. Но не предал.
Как-то тот же Игнат сказал Лютому, что прочитал на досуге рассказ, хороший рассказ. Он назывался «Победитель не получает ничего». Лютому тогда это показалось удачной игрой слов. Победитель — это тот, кто получает все! Лютый умел получать все. И он умел много терять. Но наверное, он не был готов терять так много. Почти все. Теперь название этого рассказа больше не казалось ему лишь удачной игрой слов.
И еще: с глухим гневом, с черной изматывающей тоской Лютый думал, что если б Игнат был с ним с самого начала, то, возможно, случившегося на свадьбе удалось бы избежать. Но Лютый прекрасно знал, куда ведет подобный путь, и отгонял от себя эти мысли. А потом Игнат прервал его тяжелые раздумья.
— Мне нужен хороший секундомер, — сказал он. — Срочно.
— Что случилось?
— Пока не знаю… Вернее, пока рано говорить. Ну-ка, бомби свою коллекцию часов, мне нужен самый лучший секундомер. — Игнат отрешенно покачал головой. А потом посмотрел на Лютого — в его взгляде сейчас совсем не было той холодной выцветшей синевы. — Мне кажется, я… я кое-что понял. Начинаю понимать.
— С этой стороны? Да?