Все вопросы касались дела об убийстве гражданки Александры Афанасьевны Яковлевой.
Этого же дела и касался второй рисунок.
Городской дурачок Алексашка, оказывается, уже давно мучился неким несоответствием.
— Когда ломали дверь в Сашину квартиру, — сказал Алексашка, — и вы прошли к ванной… я тоже шел за вами. И в САШИНОЙ ванне лежала убитая ЖЕНЩИНА.
И я вот это увидел…
Был второй рисунок. Того, что увидел городской дурачок Алексашка, когда они выломали дверь и вошли в квартиру потерпевшей. Прима решил, что у него такая своеобразная манера говорить. Но чуть позже Алексашка повторил про женщину в Сашиной квартире.
И Прима вдруг почувствовал, как ледяная иголочка кольнула его в сердце.
Что увидела на опознании Наталия Смирнова? То же, что сейчас нарисовал Алексашка? Если б он смог найти Наталию живой и здоровой, он бы задал ей эти вопросы. У него по-прежнему оставалось к Наталии три вопроса, только…
Только теперь Прима почувствовал, что за вполне обычным делом по убийству гражданки Александры Афанасьевны Яковлевой, шлюшки из городка Батайска, может таиться нечто выходящее за рамки просто криминальной разборки.
Прима вдруг ощутил, что он подошел к границе очень темного круга, жуткой бездны, и если он эту границу перейдет, то обратного пути уже не будет.
И гораздо лучше, если бы все это оказалось шизофреническим бредом городского дурачка Алексашки. Он явно недееспособный тип, и его показания мало чего стоят.
Но Прима все же задал свой вопрос:
— Скажи, Алексаш, почему ты все время говоришь, что в Сашиной квартире был обнаружен труп КАКОЙ-ТО женщины? Ведь потерпевшей была Саша? Так?
Или, — Прима усмехнулся, как обычно усмехаются, когда говорят с неразумными, только потом в горле у него запершило, — это была не Саша?
Прима, как старый профессионал (хотите — называйте его «мент поганый», хотите — по-другому, дело ваше), имел немало осведомителей. Дворники, конечно же, входили в их число. И от тети Зины, дворничихи нескольких домов и того, где жила Яковлева, Прима знал, что несчастный городской дурачок влюбился в шлюшку. По крайней мере некоторое время дела обстояли именно так. Может, ему больно говорить об Александре Афанасьевне как об убитой…
Ответ Алексашки прозвучал в абсолютной тишине. И самое ужасное, что Прима уже догадывался, каким будет его ответ. Он пришел оттуда, из тьмы, навалившейся на Батайск, и вполне могло оказаться так, что Железнодорожник являлся не единственным бешеным зверем, посетившим их город. Прима стоял на самом краю бездны.
— Я не знаю, — ответил Алексашка. Все лицо его было в залепленных лейкопластырем ссадинах и в припухлостях, которые через несколько часов станут синяками. Но даже сейчас Прима увидел, как его прозрачный взгляд потемнел и им снова начало овладевать беспокойство. — Не знаю… могла быть и Саша. Я же вам нарисовал… могла не Саша. Вот.
— Что ты хочешь сказать? — хрипло произнес Прима. — Что это могла быть не Александра? Ну что ж ты такое говоришь… Ее все опознали…
Это был бред, безумие. И Приме вовсе незачем слушать этого идиота.
Почему, почему Прима должен (или ему хочется?) верить городскому дурачку?!