Банкир

— Подойдет? — спросил он девушку.

— Роскошно… Только — зачем?

Мы с Михеичем хитро переглянулись. Женщинам нравится повторять, что важен не результат, а процесс, имея при этом в уме только любовь со всей ее атрибутикой… Собственно, мы собрались доказать, что процесс важен и для мужчин. Даже такой прозаический, как запечение пелингаса и потребление его же.

С зеленью, пряностями, сухим белым (но не кислым!) вином, лучше — совсем легким, последнего урожая, «с бродинкой», а у Михеича — еще и с «секреткой»: в сусло он добавлял совсем чуть-чуть мускатного винограда, отчего вино приобретало едва уловимый привкус.

Костерок за домом уже прогорел, мы усадили девушку на почетный чурбачок и занялись приготовлением: Михеич — рыбой, я — глинтвейном.

* * *

Неприметно-потрепанный «ауди» подъехал к станице в сумерки. Автомобиль остановился у отделения милиции, оттуда вышли двое. Невысокие, неприметные, в поношенных одинаковых кожанках, они скрылись в дверях и через полчаса появились снова. Прошли через площадь и свернули на узкую улочку, ведущую к морю. На ту самую, где стоял дом Михеича.

С рыбой было покончено скоро. Следом — почти ритуальное омовение рук и прошествование в хибарку; там быстро накрываем «десертный стол»: курага, ломти вяленой дыни, изюм, свежие яблоки, мутный виноградный сок — бездна витаминов. И конечно, чай из самовара. И конечно, вино. Лена сразу выяснила, боюсь ли я машин; узнав, что меньше, чем носорогов, заключила, что смогу доставить ее по назначению. В «Лазурный берег». Поэтому — позволила себе. Но не раскисла, скорее — отлетела.

— Михеич, вы похожи на патриарха… Какой-нибудь катакомбной церкви.

— Храм у человека в душе. А если нет того храма, то и цена человеку — грош, и жизнь для него — копейка. И своя, и чужая.

— Храм… Что-то я слышала про это… А, тамплиеры, рыцари храма!

Наверное, это было очень красиво… Мне вообще нравятся рыцари… Или — древние греки… По-моему, они были сильными, верными и благородными…

— Разными они были…

— Знаете, Михеич… Все-таки мне хочется верить, что хорошими. Время, что ли, такое?

— Может, и так, — говорю я. — Александр Дюма создал своих мушкетеров как раз тогда, когда Франция превращалась в торгашескую, скупердяйскую страну… А Вальтер Скотт — Квентина Дорварда во времена «черных сюртуков» банкирских домов… Если люди не видят благородства вокруг, это не значит, что его нет вовсе.

— Вот и я думаю, что есть. А греки… У них всегда было тепло, и вдоволь моря, и их окружали прекрасные женщины…

И дома они строили белые, открытые всем ветрам, и украшали свои города богами-людьми, и хотели жить, и жили… Они даже звались красиво и гордо — эллины… Словно люди с другой планеты… Кстати, ты не знаешь почему? Пожимаю плечами.

— По греческим мифам Эллином звали царя Фессалии, внука Прометея… — произносит Михеич.

— Того, что огонь у богов украл? Для людей?

— Того. Вот только на пользу это людям пошло или наоборот… По одному из вариантов мифов, Эллин был сыном самого Зевса…

— Ну, это тогда никого не удивляло… — весело рассмеялась Лена. — Греховодники были эти греки. И люди, и боги. Помню, в школе у нас парнишка дотошный был, он все доставал историчку: почему греки на всех ихних вазах — голые. Она отвечала всегда, глядя в стол: в Греции было жарко. А парнишка тот не отставал: «А что, девочки с мальчиками так голышом в школу и ходили?» Эллин, наверное, тоже был не самый примерный семьянин?