— Извините…
— Чего надо? — Проводница подняла голову, и на лице ее словно было написано курсивом: «Ходют, сорют, а как подметать — так…»
— Извините. — Лена попыталась улыбнуться, наткнулась на устало-настороженный взгляд тетки, поняла, что не получится. — Скажите, вы не знаете, где может быть проводник соседнего вагона?
— Я что, нанималась за ним следить?
— Нет, но Москва скоро, а у него — заперто.
— А тебе чего приспичило-то?
— Да я хотела расплатиться, мы у него колбасу брали, коньяк…
— А-а-а… — протянула тетка с некоторым даже удивлением. Видно, пассажиры, которые боялись, что уйдут, за что-то не расплатившись, попадались ей куда реже, чем наоборот. — И много вы ему задолжали?
— Так он цену не назвал. Мы и решили — перед Москвой расплатимся.
— Так ты из седьмого?
— Ну.
— В седьмом — Колька Прохоренко, он вообще непьющий, и куда его черти занесли — это уж не знаю. Да и как объявится — ты, девка, не очень-то и раскошеливайся, он жмот редкий, прикинь сама, насколько наели-напили, увидишь: как цену назовет, так вдвое супротив твоей станет, а то и втрое, даже с нашенской накруткой. У него и мы снегу не допросимся по зимней поре… Так что — если где и затерялся покудова — так и в голову не бери… Объявится! Чтобы Коляня Прохоренко от денег срывался — такого никак быть не может.
— А у бригадира?
— Это вряд ли. Хотя… Только ты к нему не ходи. Бригадир у нас второй день как стро-о-огий, не тормоши зря. А то он с недопиву — на нас набросится, что твой тигра!
Лена вернулась в купе. Быстро пробежала заново вагон: никого.
— А много тут еще пассажиров-то? — появилась-таки проводница соседнего, шестого, видно, все же почувствовав профессиональную солидарность. — Да на тебе, девонька, чтой-то лица нет.
— Попутчик куда-то запропастился…
— Попутчик… Стала бы ты так переживать — из-за попутчика… Али матрос какой обходительный, вчера — добрый-ласковый, а сегодня — и след простыл?
— Даже не знаю, где он может быть…
— Э-э-э… Девонька, уж я на рейсах и не того насмотрелась! Ты лучше глянь-кось, все вещи-то целы? И деньги? А то пошли щас прохвосты, на бабских струнах так споют-сыграют, что твой Сличенко! Цыганская у них душа — вот доверчивые к ним и тянутся! Глаза надо иметь да строгость! Вы, молодые, этого и не поймете, пока не обломает вас… Я вон тоже дурой какой была, а щас двоих детей одна поднимаю: благоверный как с отсидки придет, так сразу за бутылкой, и — снова туда же, что в дом родной… Вдругорядь заявится, так я ему табуретку об башку-то обломаю и пошлю на все четыре… А то ему там на всем готовом, в тюрьме той, а я по поездам полторы ставки тяну, чтобы детей поднять как-то… А народ щас пошел не очень-то раскошелистый, чтобы подзаработать или еще чего…