Любовь и доблесть

22
18
20
22
24
26
28
30

– А ты у них – за шамана?

– Почему это?

– Говоришь много, складно и непонятно.

– Разве?

– Ладно, ты меня убедил, умник. Дом скорби тебя примет. Ты умеешь скорбеть. – Олег подошел к машине, прикурил сигарету. – Ну что, тронулись, что ли?

– Умом? – Шутка показалась Корнилову удачной, он заливисто расхохотался, но быстро сник. Снова приложился к бутылке и в несколько глотков вылакал коньяк до донышка.

Помрачнел и опьянел он тоже разом: будто пролитый на пол клюквенный кисель растащило по полу колеблющейся лужей.

– Одно скажу тебе, герой, – пролепетал он, едва ворочая языком. – в сумасшедшем доме плохо, там – свалка несбывшихся надежд и кладбище несостоявшихся гениев, но меня там никто искать не станет. И еще... Там не убивают машин.

– Наша кокетка победила в честном поединке.

– Кому нужна теперь честность? Этот поверженный «голиаф» был настоящим совершенством, он был вершиной конструкторской мысли. – Корнилов даже привстал, повел рукой нетрезво-царственным жестом, и Данилову показалось, что вот сейчас возьмет и провозгласит: «Бедный Йорик! Я знал его...» – А инженерная мысль уникальна: ее красота – в точности исполненного в металле замысла. Корабли, катера, субмарины, истребители, танки... Как жаль... Люди производят машины только затем, чтобы они убивали себе подобных. Ты только представь, герой: тысячи специалистов трудились, трудились самоотверженно, чтобы постигнуть и воплотить совершенство, и вот вместо него – искореженная груда паленого металла.

– Там еще люди были.

– Люди? Что есть «люди»? Сгорело несколько звероподобных. Они – дети огня, вот и получили свое. Полной мерою. Как у Исайи? «Идите в пламень огня вашего и стрел раскаленных вами». А машина – погибла. Душа ее обратилась в прах.

Олег хлопнул дверцей:

– Садись, что ли, душелюб. Поехали.

Корнилов не расслышал. Он устроился на обочине, подтянув тощие ноги коленками к груди и опустив на них подбородок. Когда Данилов тронул его за плечо, он вскинул голову, заозирался по сторонам, не вполне узнавая окружающее.

– Этот лес рыжий... И эта дорога... По ней никто не ездит. Давно. Худо здесь живым находиться. Ведьмачья сторона. И как сюда занесло?

– Да уж точно – не божьим промыслом.

– Про то – никто знать не может! – построжал вдруг Корнилов, с помощью Данилова поднялся, неловко упал задницей на сиденье, воздел указательный перст вверх, произнес торжественно:

– Ему виднее, – и сполз по сиденью в спасительном пьяном беспамятстве.

Глава 29