Любовь и доблесть

22
18
20
22
24
26
28
30

Рука замерла. Вагин пощупал артерию: пульса не было. Сердце остановилось.

Странно, но Вагин не ощутил никакого облегчения. Напротив: он почувствовал вдруг полное свое сиротство; окружающая тьма словно надвинулась на него, сдавила обручем голову, Вагин сжался в комочек... Рыдания вырывались из раззявленного рта хриплым кашлем, но слез не было. Кое-как Вагин вставил в рот сигарету, неумело затянулся. Стало еще противнее, но горечь никотина притупила непривычное ощущение пустоты, близкой к отчаянию, сознание словно подернулось спасительным пеплом бесчувствия, а вместе с этим вдруг пришло новое ощущение – нет, не свободы, величия! Вагин увидел себя словно со стороны – могущественным, огромным и грозным, словно каменный истукан на площади, более полустолетия правивший не только этой несчастной страной, – полумиром!

Так продолжалось минуту, может, чуть больше. Вагин успокоился. Снова коснулся руки Грифа, но так, как тронул бы перила: рука оцепенела. Все шло своим чередом: Гриф больше не человек и даже не покойник. Это просто труп. А трупов Вагин совсем не опасался. Как не боялся каменных грифонов на доме безумного архитектора. Теперь хотелось думать о приятном. Приятное представлялось Вагину ворохом разбросанного девичьего белья и сплетенных тел нимфеток... Вагин хохотнул даже, облизал блеклые губы... Кто ему теперь указчик? Никто.

Пистолет с глушителем он положил на колени, извлек из бардачка миниатюрный передатчик, включил зажигание, отжал сцепление, и черная машина с погашенными габаритными огнями тенью заскользила в ночь.

Третий вызывает первого. Первый слушает третьего. Принцесса на базе. Без осложнений. Понял. Конец связи. Конец связи.

– Пятый вызывает первого.

– Первый слушает пятого.

– Магнат рассержен. Он посетил Грифа и отправился к Тигру.

– Насколько он рассержен ?

– Крайне. Но головы не потерял.

– Мне не нужно, чтобы он терял голову. Мне нужно, чтобы он потерял рассудок. Начисто. Вы поняли, пятый?

– Так точно.

– Проводите резервный вариант.

– Есть.

Глава 39

Над крыльцом приемного покоя, ветхого бревенчатого здания, похожего на барак, едва-едва светила прикрытая засиженным мухами колпаком тусклая лампочка; над крыльцом красовалась вылинявшая табличка с названием больницы. Даша попробовала прочитать и с ужасом поняла, что не понимает смысла прочитанного.

– Добро пожаловать в приют скорби, – услышала девушка.

Доктор Вик отпустил ее руку, подтолкнул вперед. Даша постаралась сосредоточиться. Облупившиеся, истертые ступеньки, по половице прямо перед дверью жук какой-то черный ползет, Даша даже напряглась, чтобы переступить через него. Открыла дверь, на нее пахнуло запахом несвежего белья, неуюта, какого-то лекарства. Но более всего – запахом сырости и прели. То ли здание осенью и зимой совсем не топилось, то ли вода застоялась под старым фундаментом, а этот запах пропитывал все вокруг и делал окружающее – истертый стол, длинный шкаф с прикрепленной на дверце металлической биркой, клеенчатые сальные стулья – совсем не декорацией, а самым настоящим приютом нищеты, привычной тоски, телесной ущербности и умственного убожества.

Сидящая за столом бабка, толстая, с изрытым оспинами лицом, в засаленном коричневом байковом халате, близоруко прищурила маленькие глазки:

– Это че, Ильич, еще одна?