Киллер навсегда,

– Что-то случилось?

– Нет, я сам промахнулся. Бывает.

– Бывает, – повторила она с ноткой ностальгии; с чего бы это? – Так когда?

– Я позвоню, – помешкав, он дал отбой не прощаясь.

А позже, подняв перед зеркалом полный стакан, сказал:

– Если двоим хорошо – то это заслуга обоих. И если они разбегаются, то в этом есть вина каждого. Будьте здоровы!

Свет на кухне мигнул.

12. Актер строит козни

Стенли проснулся поздно. По серому небу за окном не определить было сколько времени. Когда вчера ложился, небо было таким же. Башка гудела, перед глазами плавали какие-то пятна. Он поковырял в носу, но пятна не исчезли. Нашарил под подушкой бутылку, глотнул от души, крякнул для порядка. Зажмурился. Огненный шарик прокатился по пищеводу, бухнулся в желудок, расплескав остатки вчерашней закуски. Стенли подавил рвоту. Открыв глаза, сразу увидел Нинку. Уже пристроилась в дальнем углу, целит иголкой в вену. Сколько не бил он ее за ширево – все без толку.. Крепко подсела девка. Так крепко, что уже не стащить, никаких бабок не хватит – да и жалко бабки на нее, дуру, тратить. Последнее время она, стесняясь «дорожек» на руках, всегда носила кофту с длинными рукавами. Колоться в другие места – в промежность, под язык – Стенли ей запрещал. Может, и кололась, пока его дома не было. Брут не скажет, он с ней заодно. Сам за дозу мать родную удавит. Может, и удавил. Никто не знает, куда она делась три года назад.

Кофту надела, а про все остальное забыла. Стенли рассмотрел ее голую задницу. Еще ничего… Машинально оттянул резинку своих трусов, почесал хозяйство. Встал с обоссанной – не вспомнить уже, когда и кем, – кровати, пяткой раздавал двух тараканов, шарахнувшихся от блюда с объедками, прошлепал к Нинке. В тот момент, когда она вытащила иглу, поднял за узкие плечи, ногой оттолкнул из-под ее ног пуфик, наклонил лицом к подоконнику.

– Подожди. – Нинка сорвала с руки жгут и, уже когда он прорывался в нее, ловко накинула колпачок на иголку шприца. Еще пригодится вечером.

В окно били порывы мокрого ветра, дребезжало разбитое стекло в форточке. Нинка мычала, Стенли думал про то, что надо бы сходить к Парамону, стрясти должок. С учетом процентов там набежало прилично. Сложить с тем, что спрятано в заначке, – и можно рвать из города.

– Нинка, ты со мной поедешь? – спросил он.

– М-м-м, – ответила она.

– На х… ты мне там нужна! – рассмеялся он. В дверях показался Брут. Тоже обколотый. Улыбка – от уха до уха.

– Вам помочь?

Стенли махнул рукой. Неоднозначно махнул. Можно понять – проваливай,, а можно – присоединяйся, Брутелло. В первый раз, что ли?

Брут пристроился к сестренке спереди. Дело пошло веселее. Нинка теперь молчала, зато Брут ухал так, что сыпалась штукатурка, и в животе у него бурчало, входя в резонанс с трясущимися трубами в ванной. Сколько Стенли помнил – они всегда тряслись… А морда у Брута была глупой, под стать кликухе, зенки, того и гляди, вывалятся, из пасти торчат обломки черных зубов, и таким перегаром несет… Стенли хотел сунуть ему в морду, чтоб не скалился и замолчал, но тут стало не до него.

– Вы пока тут кончайте, а я пойду покурю, – ухмыльнулся Стенли, подтягивая трусы; выходя, он увидел, как Брут пристраивается к сестренке на его место.

В кухне Стенли нашел остатки вчерашней яичницы и перекусил. Последняя вилка, давно потерялась, и он рвал застывшую глазунью руками, предплечьем вытирая текший по подбородку желток. Хорошо!