Правда, практической пользы захваченный северянин принес мало — если, конечно, измерять эту пользу в битах выпотрошенной из него информации. Парнишка оказался малограмотным и плохо обученным, в армии ИАР служил всего четыре месяца, из-за чего, собственно, и позволил себе задремать прямо в боевом охранении. По его ответам выходило, что северян в Шакре вовсе не батальон, а немногим более роты, причем из серьезных огневых средств у десанта было всего три тяжелых пулемета ДШК да несколько «безоткаток».
Комбрига и замполита показания пленного чрезвычайно обрадовали (совместный марш-бросок сблизил непримиримых соперников — они начали нормально общаться и даже шутить друг с другом), а вот Громов, присутствовавший вместе с Обнорским на допросе, почему-то хмурился. Когда Абду Салих сделал охране знак увести пленного, советник неожиданно попросил разрешения задать еще несколько вопросов. Обнорский, переводя их, очень удивился: подполковник интересовался вещами, которые, казалось бы, не имели никакого отношения к конкретной сложившейся вокруг Шакра ситуации.
— Ты умеешь читать и писать?
— Нет, совсем немного. Буквы знаю, а читать не могу.
— Много у тебя братьев и сестер?
— Пятеро — три брата и две сестры.
— У тебя при обыске нашли сигареты — ты куришь?
— Немножко… Но я бросил со вчерашнего дня. Только перед сном одну сигаретку курю.
— А кат ты жуешь?[29]
— Да, жую, кат — это хорошо, он помогает жить.
— Тебя взяли с оружием в руках… Как называется твой автомат?
— Э… э… «Макаров».
— »Макаров» — это пистолет, а я спрашивал про автомат.
— Э… э… «Калаников»?
— »Калашников»… Что же ты даже не знаешь названия оружия, которым воюешь?
— Зато я знаю номер автомата.
— Сколько ты получаешь денег в месяц?
— Немного, по-вашему получается примерно пятьдесят два динара… Десять оставляю себе, остальные отсылаю домой семье.
— Старшие солдаты тебя не обижали?
— Нет, меня даже от тренировок все время освобождали, от занятий, чтобы не уставал и привыкал постепенно.