— Они там, бля, сидят, понимаешь, и рассуждают… Указивки шлют! «К утру все переменится…» Это еще бабушка надвое сказала, тут один Аллах знает, что утром будет… Бригады подойдут — дорогого товарища Фаттаха выручать… Пока они подойдут — всю сифару[43] из пушек разъебошат вместе с бабами и ребятишками… «Поторгуйтесь!» Сам бы и торговался, старый козел, а то — сидит у строителей, жидко обосравшись… «Фаттаха сберегите»! Не хочется Сорокину в запас уходить, не хочется… Ладно, Андрей, ты тут посиди, не уходи никуда, а мы пока с товарищами покумекаем. Лады?
Андрей кивнул и только попросил:
— Товарищ полковник, мне бы попить… Есть вода у вас?
— Есть, — ответил Грицалюк. — Здесь же своя скважина… Сейчас Витя тебе принесет… А второй, таджик этот, говоришь, погиб?
— Да, — ответил Обнорский. — Погиб. Он, наверное, так и лежит, у Нади Дуббат…
Вспомнив мертвое лицо Назрулло, Андрей шмыгнул носом и еле сдержал рванувшееся из горла рыдание.
Грицалюк сочувственно поцокал языком и ушел к зданию посольства, а Обнорский привалился к бетонной стене ограды и закрыл глаза…
После того как Кука напоил его холодной водой, прошел примерно час, в течение которого Андрей то задремывал, то просыпался… В разных концах города по-прежнему слышались выстрелы, время от времени перемежавшиеся разрывами снарядов, гранат и мин. «Господи, — подумал Обнорский. — Как у них патроны-то не кончаются? Накопили на складах с помощью большого советского брата…»
Ближе к полуночи, когда Андрей очередной раз забылся в тяжелой дреме, его растолкал Кукаринцев:
— Вставай, рейнджер, идти надо.
— Куда? — не понял Обнорский, тряся тяжелой, как с крутого похмелья, головой.
— К генералу нашему дорогому. Ответную рисалю[44] доставлять.
Приглядевшись, Андрей увидел в свете луны, что на Куке такая же, как у него, палестинская форма, только не грязная и рваная, а чистая и выглаженная — зеленый хлопок в темноте казался почти черным и красиво облегал худощавую фигуру капитана.
— Чего смотришь? Не тебе одному в маскарады играть. Вставай, Палестинец…
К ним подошел, суетливо потирая руки, Грицалюк и коротко напутствовал:
— Давайте, ребятки, раз такое дело — надо все генералу объяснить…
— Что объяснить? — не понял Обнорский.
— Витя все знает, — махнул рукой полковник. — Он и расскажет. Давайте не тяните.
Андрей поднялся и механическим жестом отряхнул штаны, которые, впрочем, от этого чище не стали.
Голова соображала плохо, и он спросил грушника, кивнув в сторону ворот: