Бехенбауэр переложил сигару из правой руки в левую, встал и, сделав шаг к полковнику, протянул руку.
– В таком случае, может быть, начнем с того, что пожмем друг другу руки?
Соркофский посмотрел немцу в глаза, и они, как старые друзья, прежде чем пожать руки, оба улыбнулись.
– Вот и хорошо, – сказал Соркофский.
– И еще, – добавил немец, – я хочу, чтобы вы знали, что я признаю вас руководителем операции. Я же здесь только затем, чтобы помогать вам по мере моих возможностей.
– Спасибо. – Оба уселись на свои места. – Вы знаете, почему вас сюда прислали?
– Мне известно, что американцы просили разрешить им прислать сюда своих агентов для охраны спортсменов. Я знаю, что ваша страна им отказала. Я знаю, что американцы предложили вам меня в качестве консультанта. Я знаю также, что этим самым хотят усыпить бдительность русских, чтобы они не догадывались, что сюда так или иначе будут посланы американские агенты.
Соркофский усмехнулся.
– Вы очень проницательны, – сказал он.
Бехенбауэр улыбнулся в ответ.
– Но это не беда, – продолжал он – Если американские спецслужбы работают теми же методами, что и их внешнеполитические ведомства, то нам останется всего лишь найти спортсменов, носящих френчи и кинжалы. Найти их будет нетрудно. Главная наша трудность, я думаю, будет состоять в том, чтобы не давать им путаться у нас под ногами.
– Я точно такого же мнения, – сказал русский. – Вы были в Мюнхене?
Едва заметная улыбка, все время таившаяся в уголках рта Бехенбауэра, исчезла с его лица.
– Да, полковник. Боюсь, что даже не смогу передать вам, какой это был кошмар.
– Я был на войне, капитан. Я знаю, как выглядят трупы.
– Я в этом не сомневаюсь, – ответил немец. – Но здесь речь идет не о солдатах, убитых в бою. Здесь речь идет о молодых людях, которые приехали в Мюнхен на спортивные состязания, а нашли смерть. Для таких, как вы и я, насилие – часть жизни. Но это были дети. Вот почему я здесь. И я вызвался поехать, потому что чувствовал, что не могу позволить этому повториться.
– Но почему? Ведь вы не участвовали в обеспечении мер безопасности в Мюнхене, – сказал русский.
– Это зверство было совершено в моей стране, – ответил Бехенбауэр.
Соркофский смутился, но усомниться в искренности слов собеседника не мог. Как странно, что этот человек может быть столь чувствительным в одном отношении и абсолютно бесчувственным в другом. Если только не считать чувствительными бродячих мартовских котов.
– Понимаю, – сказал Соркофский – Вам, наверное, следует отдохнуть, а утром мы обсудим наши планы.