– Во время оккупации Кореи, – сказал он, – я слышал истории об одной рыбацкой деревушке под названием Синанджу, куда наши войска не осмеливались заходить. Это не было данью уважения традиции, просто они боялись, что будут приняты ответные шаги. Я готов встретиться с этим человеком.
На лице Нишитцу, пока он ожидал посетителя, появилось задумчивое выражение. Вскоре Джиро Исудзу вернулся в сопровождении сурового корейца в расшитом золотом кимоно.
– Я Чиун, Действующий Мастер Синанджу, – проговорил кореец на безупречном японском. В его манере не было ни тени доброжелательности, точно так же, как и уважения.
Нишитцу нахмурился.
– Как случилось, что из всех городов на земле вы оказались именно здесь? – спросил он, тоже по-японски.
– Не стоит думать, что ваш коварный заговор остался для всех тайной, ловко ушел от ответа Чиун.
Немуро Нишитцу принял эти слова молча. Внезапно он снова заговорил:
– Мой помощник, Джиро, говорит, что вы на стороне американцев. Каким образом Дом Синанджу дошел до этого?
– Я служу Америке, – надменно ответил Чиун. – Ее сокровища богаче, чем у любой другой страны в мире. Остальное вас не касается. Я пришел, чтобы выслушать требования.
Некоторое время Нишитцу созерцал старого корейца, не произнося ни слова. Наконец, его бледные губы сложились в некое подобие улыбки, и его ответ изумил Джиро Исудзу не меньше, чем самого Мастера Синанджу:
– Я не выдвигаю никаких требований.
– Вы что, сошли с ума? – презрительно фыркнул Чиун. – Неужели вы надеетесь удерживать целый американский город вечно?
– Если и не вечно, то, по крайней мере, в течение длительного времени.
– Не понимаю. Какова же ваша цель?
– Это касается као. Лица.
– Мы с вами понимаем, что такое «сохранить лицо», но только не американцы.
– Некоторые все же слышали об этом. Вот увидите, со временем вы меня поймете. Все поймут.
На лице Чиуна проступило явное раздражение.
– Что мешает мне прекратить ваше существование сию же минуту? – ровным голосом поинтересовался он.
Джиро Исудзу потянулся за своим мечом. К его удивлению, Мастер Синанджу не тронулся с места, когда к его груди было приставлено сверкающее острие.