Скованные намертво

22
18
20
22
24
26
28
30

— Слава, это я.

— Маргарита? Господи, куда ты пропала?

— Я не знала, стоит ли…

— Опять возвращение к пройденному? Сколько можно и себя, и меня мучить?

— Ты ничего не понимаешь. Я хочу тебя видеть… Очень Хочу.

— Хоть сейчас подъеду, — Аверин посмотрел на часы — они показывали двадцать два часа одиннадцать минут.

— Подъезжай… К метро «Кропоткинская». В одиннадцать. Выход к Пушкинскому музею.

— Зачем?

— Я тебя жду на выходе. Я не могу сидеть дома. Хочу пройтись.

— Буду.

Начала барахлить в «Жигулях» передача. Придется показать Егорычу. Но движок продолжал работать безупречно.

Аверин остановил машину, не доезжая нескольких метров до метро. Захлопнул дверцу. Вышел, потянулся. Маргариты не было. Присел на парапет.

— Привет, — Маргарита появилась сзади. Одетая в норковую короткую шубку, песцовую шапку, и походила на гимназистку румяную, от мороза чуть пьяную, из известной песни. Она поцеловала Аверина в щеку.

— Куда пойдем?

— Никуда. Просто пройдемся по городу. Посмотрим на Москву.

— Прямо перед нами, — тоном заправского гида произнес Аверин, — неработающий бассейн «Москва». Когда-то здесь возвышался храм Христа Спасителя, возведенный на народные деньги, взорванный в период очередного обострения национально-государственного маразма. Здесь должен был вознестись Дом Советов с гигантской статуей Ленина наверху, десницей указывающего незнамо куда, а от здания, по замыслу, расходились бы проспекты новой Москвы. Технически из-за болотистой почвы возвести Дом Советов не удалось, и провалом здесь образовался бассейн «Москва».

— Аверин, ты все знаешь.

— Знаю… Двадцатый век — каждое поколение приносило свою долю маразма, безумств и разрушений в Москву… И каждое поколение считало, что времена на дворе плохие… Пошли в машину.

— Нет, оставь ее здесь. Пешком пойдем.

Аверин отогнал машину во дворик в переулке неподалеку. И они отправились гулять.