Скованные намертво

22
18
20
22
24
26
28
30

— Куда уж лучше.

— Умею. Компьютер, — Салоников похлопал себя ладонью по лбу.

— А Отари — не твоя работа? — спросил Аверин, зная, что минуты, когда человек приоткрывается, надо ловить. Иногда в такие моменты люди говорят то, чего не сказали бы никогда.

— Отари? — улыбнулся Салоников. — Нет. Не моя. Мне того, что есть хватит. Не то что я боюсь — хуже уже не будет. Но мне чужой славы не надо.

И Аверин поверил ему. Почерк убийцы Квадраташвили чем-то напоминал почерк Салоникова, но Аверину казалось, что там действовал профессионал гораздо более высокого уровня.

Между тем дело по убийству Отари Квадраташвили, которое продлевалось несколько раз, наконец приостановили за нерозыском лица, совершившего преступление. Казалось, все следственные возможности для установления истины исчерпаны, отработано гигантское количество материала, выявлено и задержано несколько преступных групп. Старший важняк Мос-горпрокуратуры Нина Николаевна Камышова копала глубоко, но, как обычно, все начало буксовать там, где дело касалось больших денег. По поводу предоставления Отари льгот, откуда дул ветер и кто к этому причастен — так и не удалось получить более-менее вразумительных ответов.

Оперативная работа по раскрытию продолжалась, но шла тоже ни шатко ни валко. Время от времени возникала информация, заслуживавшая внимания, отрабатывалась и откидывалась. Было несколько явок с повинной. Но таковые случаются при расследовании любого крупного дела. Во-первых, пишут их те, кто хочет снискать геростратову славу, покрасоваться на полосах газет. Есть и душевнобольные, действительно уверенные, что совершили это. Но в массе своей признаются заключенные, которым надо из колонии, где они сидят, прокатиться в московский сизо. По убийству священника Меня выстроилась целая очередь желавших взять это богомерзкое преступление на себя. По Квадраташвили желающих оказалось поменьше, но Все равно встречались.

У Аверина надежда, что дело сдвинется с мертвой точки, была очень мала. Но оно сдвинулось. Неожиданно сдвинулось, да так, что покатилось лавиной, сметая на своем пути причастных к нему людей.

Аверин вышел из машины у метро «Каширская». Недалеко от выхода раскинулся небольшой, привычно грязный, с разбросанным бумажным мусором, картонными ящиками и овощными ошметками рынок.

Он подошел к ларьку. У окошка сидела девушка лет восемнадцати, в углу, положив руки на похожий на арбуз живот, расположился тучный азербайджанец — наверняка хозяин ларька. В торговых точках кавказских лиц поуменьшилось — после рыночных погромов, после того как отношение к ним все холодеет, они предпочитают сажать за прилавок русских женщин. Это удобно во всех отношениях — получают те не очень большие деньги, зато в рабочие обязанности нередко входят интимные услуги как хозяевам, так и их многочисленной родне и знакомым. На проститутках по миру пойдешь, а тут своя подчиненная. Нередко наезжает милиция или торговая инспекция, а то и санэпидемстанция, изымают за нарушения продавщицами многочисленных правил торговли товар, и его стоимость автоматически ложится на виновную — вот такую молоденькую девушку. Все, отныне она раба хозяина. Долг ей не выплатить никогда.

Аверин купил три банки пива, положил их в портфель. Поймал на себе хмурый взгляд азербайджанца.

— Чего сказать хочешь? — осведомился оперативник.

Азербайджанец пожал плечами и отвернулся.

Аверин начал прохаживаться у метро. Без двух минут двенадцать. Назначено к двенадцати. Ледокол, как обычно, припозднится. Привычка.

Но он подъехал вовремя. Остановилась тридцать первая «Волга». Леха сидел за рулем. Он кивнул Аверину, и тот уселся на переднее сиденье. Машина рванула вперед, разбрызгивая лужи.

— Как дела, самбист? — спросил Леха Ледокол.

— Отлично.

— У меня данные, что или в этом, или в следующем месяце Калач собирается в Москву, наводить разбор с кем-то.

— С кем?

— А черт знает… Я могу его упустить. Помоги.