Мой желанный убийца

22
18
20
22
24
26
28
30

— Чем их больше, тем ближе твоя мечта. Ведь ты стремишься обрести свободу. В мире свободны единицы. «И пряников вечно всегда не хватает на всех», — вдруг мелодично пропела Инга. — Пройдет много лет, те, кто сегодня ворует, станут хозяевами, а обворованные будут им прислуживать. Я не смогла бы полюбить вора. Даже если он в дальнейшем станет почтенным гражданином. А уж тем более взяточника, спекулянта, мошенника. Свободный человек — вот идеал. А свободный человек не унижается до воровства. Он просто берет свое.

Ганс резко вскинул голову, шумно захлопал крыльями и закукарекал.

Инга отстранила голову Лимона:

— Мне пора. Зажги свечи.

Лимон с трудом сбросил с себя сонное состояние, подошел к старинному ломберному столику, обтянутому зеленым сукном. По углам стояли бронзовые канделябры. Четыре дюжины свечей возбужденно запылали. Лимон стоял в нерешительности. Лучше всего упасть на огромный розовый диван с мягкими валиками и низкой овальной спинкой. Развалиться на его ласковом бархате и, не думая ни о чем, смотреть на потолок, дивясь причудливым теням, блуждающим по нему при каждом колебании огней. Он подкатил к дивану столик на больших деревянных, похожих на штурвалы колесах. Нижняя часть его была заставлена всевозможными бутылками. На столешнице, инкрустированной серебряными треугольниками, стояли высокие хрустальные фужеры, массивные стаканы из синего стекла, пузатые рюмки для коньяка, граненые стопки. Гарднеровское расписанное мелкими сиреневыми цветочками блюдо оказалось пустым. Кот, должно быть, еще утром сожрал остатки рагу. Лимон налил себе фужер водки, залпом выпил и опустился на мягкие подушки.

Инга не спешила. Продолжала кутаться в меха. Неясные предчувствия, связанные с Лимоном, витали вокруг нее. Во время ее молчаливого диалога с небом она впервые уловила щемящие звуки, заплетенные в общий сумбурно-плаксивый мотив сырой метели. Показалось, что услышала случайно что-то чужое, к ней не относящееся. Инга сделала вид, будто пропустила мимо ушей. Безуспешно. Ганс своим криком подтвердил опасения. Сегодняшний пасьянс таит много новых откровений. Время неумолимо приближалось к трем часам пополудни. Инга, пристально глядя на попыхивающие искрами угольки, впала в транс. Вся ушла в огонь. Оттягивала момент проникновения в небытие. Потом ей для чего-то потребовалось долго изучать свое лицо в глубоком, несколько размытом по краям зеркале, которое стояло в углу на собственных массивных львиных лапах. У каждого, кто хоть однажды в него заглядывал, появлялось непреодолимое желание в него войти. Некоторые даже разбивали лбы. Инга никогда не пыталась. За зеркалом начиналась тьма. Блуждать в ней позволено только душам умерших. Иногда они подходят к зеркальной поверхности и подолгу смотрят на огонь камина. Инга научилась их не тревожить. Постепенно они привыкли. Их немного. Все они умерли давно.

Больше других Ингу привлекал молодой граф. Его бледное лицо обрамляли белоснежные кудри. Тонкие черты трепетали. Ингу поражали его глаза.

Они были голубые, даже скорее — василькового цвета. На графе был линялый лиловый фрак и разорванная по вороту батистовая рубашка с черной запекшейся кровью. Он грустно наблюдал за Ингой. Не мог оторвать взгляд от ее ног. Инге самой нравилась их нагота. Она не скрывала красоту, данную ей природой. Иногда граф улыбался. Но улыбка получалась вымученной. Сейчас во мраке зеркала никого не было. На Ингу смотрело только ее отражение. Лицо представляло довольно странное сочетание неравномерных частей. Но то, что в отдельности может испортить женскую внешность, в лице Инги приобретало новое смелое сочетание, делая его живым, подвижным и каким-то нездешним. Большой лоб со светлой, почти матовой кожей и под ним — небольшие карие глаза. Казалось, лоб должен нависать и давить, но элегантные, сексуально-утонченные линии бровей необъяснимым образом делали ее глаза выразительными. Интеллектуальная ширина лба пропадала в чувственном, притягивающем свете ее взгляда. Под глазами были довольно большие коричневые круги. Но они незаметно растворялись в смуглости щек и скул.

Природа, кажется, специально сделала все, чтобы, глядя на Ингу, хотелось заглянуть в ее глаза. Короткий нос, задранный по-простонародному, делался пикантным, благодаря нервным пульсирующим ноздрям. Губы у Инги были тонкие. Они как бы специально не нарушали изысканную удлиненность линий рта. Инга улыбнулась сама себе. Собственная улыбка напомнила ей улыбку графа. Оставив лежать у зеркала соскользнувшее манто, Инга направилась к приготовленному для пасьянса столу. Недобрая энергия шла от зеленого сукна. Пламя свечей тревожно колебалось. Инга взяла наброшенное на высокую резную спинку дубового стула черное пончо с серебряными кистями. Надела и решительно села к столу. Уверенным жестом разорвала новую колоду и быстро разложила карты в четыре ряда по тринадцать листов. После этого откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

Мельком взглянув на карты, она поняла исключительность события. Ничего хорошего расклад не предвещал. С трудом заставила себя вновь приблизиться к освещенному квадрату стола. Ганс бесшумно взлетел на высокую дубовую спинку. Игнатий, не отдаляясь от камина, уставился на хозяйку. Карты наблюдали за ней с таинственной недоброжелательностью. Впервые за год отношений с Лимоном его карта — король треф — столь далеко находилась от дамы треф, то есть Инги. Но это полбеды. Инге подвластно движение карт, и она способна любой пасьянс подчинить своей воле. Ее беспокоило возникновение дамы бубен — молодой неверной женщины, проще — ветреной девчонки, расположившейся в четвертом ряду первой картой слева. Над ней в третьем ряду соседствовал валет треф — мысли короля треф, его интерес. Причем энергичный. К тому же в данном случае валет треф подтверждает верность гадания. Отношения короля треф (карты Лимона) с дамой бубен подтверждает шестерка бубен слева от короля треф. Сама счастливая карта: веселая дорога к бубновой даме и исполнение желаний. Глаза Инги сузились от злости. Этот пасьянс требовал концентрации всех душевных сил…

Впервые Инга почувствовала свою незримую связь с картами грустным летним утром на подмосковной платформе Ильинское. Она неприкаянно слонялась возле облупившегося строения билетных касс и не могла решиться уехать. Уныло глядела в нависшее серое небо. Ей казалось, что накрапывает дождь. Но дождя не было. Просто безостановочно, сами по себе текли слезы. Ее выгнал любовник.

Захлопнул калитку и спустил собаку. Через неделю настанет срок платить за маленькую комнату в коммуналке, которую он для нее снимал. Платить нечем.

Значит, она окажется на улице. Примирение невозможно. Есть мужчины, которых терпишь из последних сил, и в случае даже кратковременного разрыва невозможно себя заставить вернуться и начать сначала. Да и он устроил скандал, потому что устал.

Случайно Инга задержалась возле цыганки, гадающей на картах какой-то женщине в повязанном по-деревенски ситцевом платочке. На ящике из-под банок е компотами лежали замусоленные карты. Инга взглянула на них, и ей показалось, что трефовая дама смотрит на нее со всепонимающей, всепрощающей материнской нежностью. Инга замерла на месте, вглядываясь в карты и неясно ощущая, что понимает каждую из них. В каждом новом раскладе она видела жизнь и поступки людей. Предугадывала дальнейшие повороты судьбы, осязала астральные силы, заставляющие карты ложиться в строго обозначенном порядке. Сколько времени она простояла за спиной цыганки, неизвестно. Очнулась от истошного крика гадалки:

— Отойди, ведьма, а не то глаза заплюю! Иди, паскудь другие места!

Ингу охватил ужас. Она шарахнулась, будто цыганка прилюдно раскрыла ее сокровенную тайну. Казалось, что собравшиеся на платформе люди провожают ее укоризненными взглядами. Инга бросилась в спасительную электричку.

На Казанском вокзале в первом же попавшемся табачном киоске купила колоду карт и, дрожа от возбуждения, помчалась в свою убогую комнатушку. Тогда Инга понятия не имела о гаданиях, пасьянсах, играх. Она просто разложила карты и ахнула.

Карты стали живыми. Валеты смотрели на нее с обожанием. Короли, особенно червовый, — благосклонно. Кроме короля пик. У него был настолько неприятный и колючий взгляд, словно его самого посадили на пику. Дамы, разумеется, воспринимали Ингу по-разному. Ну, от них она и не ждала особого одобрения.

Особенно мерзкой старухой оказалась пиковая дама, очень смахивающая на ту цыганку, оставшуюся на платформе Ильинское.

С этого дня жизнь Инги изменилась. Карты раскрыли ей свои тайны.