– Офицеры наши летали.
– А ты меня небось сможешь отправить быстро и без всяких проблем?
– Естественно. И главное – без таможенного и пограничного досмотра. Это значит, что ты сможешь запросто провезти в Москву и мешок, и оружие.
– Твой пистолет?
– Нет, зачем? Мой ты отдашь мне – это табельное оружие, закрепленное за мной, я за него расписался, и утерять его мне не хотелось бы.
– Тогда про какое оружие ты говоришь?
– У меня есть еще кое-что. Из подарков, которые мне дарились местным населением.
– "Духами"?
– Я же ясно сказал – местным населением.
– А какая разница между "духами" и местным населением? Что-то я ее не улавливаю.
– Мне не нравится слово "духи". "Духи" были "за речкой", когда мы все знали – там Союз, здесь Афган. Наши – коммунисты, враги – "духи". А сейчас? Тот самый Карай-хан, которого, если тебе верить, ты кончил в горах…
– А ты не веришь?
– Почему же? Ты – можешь.
– Могу.
– Так вот, тот же Карай-хан – таджик. Я нахожусь в Таджикистане и, значит, гость его земли.
Так почему я должен называть его "духом"?
– Ладно, кончай философствовать.
– Я просто объясняю тебе свои взгляды.
– Что ты там рассказывал насчет Москвы? Кто меня встретит и что я должен сделать?
Аркан, услышав о возможности так скоро попасть домой, начал смотреть на предложения Игнатенко с иной стороны. Теперь он видел перед собой новые возможности – возможности для самой суровой и беспощадной мести. Мысль о том, что все виновные в гибели его взвода должны получить свое, что возмездие должно совершиться именно его, Аркана, руками, – руками единственного оставшегося в живых, – эта мысль полностью овладела им.