"Пропадут желторотые, – с жалостью подумал Ворон и неожиданно для всех взял вину на себя. – Мне, чахоточному, так и так гнить здесь, а желторотые, может, еще небо в алмазах увидят…"
Барон был мужик не вредный, он хоть и знал, кто ему кирпич на голову опустил, но за такой поступок зауважал Ворона и не настаивал на крутой статье. Накинули Ворону еще пятерик и по ходатайству Барона оставили его на зоне.
Авторитет Ворона у зеков после того случая стал непререкаемым. Воры выбрали его хранителем общака и патриархом, то есть судьей зоны.
После восемьдесят пятого года железное здоровье Ворона резко пошло на убыль, открылся туберкулез в отбитых на допросах легких. Он понимал, что земная юдоль его заканчивается, и с философским спокойствием ждал смертного часа.
"Всю жизнь по зонам, а вот лежать на тюремном кладбище с ворьем, насильниками и мокрушниками чего-то мне не в масть, – иногда думал он и тяжко вздыхал:
– Не в масть, да жизнь не кино – обратно не перемотаешь".
Оживлялся Ворон лишь тогда, когда по другую сторону колючей проволоки появлялись дети вертухаев и вольнонаемной лагерной обслуги. Часами он мог не шелохнувшись сидеть у окна, наблюдая за их играми и проделками. По ночам на него стала вдруг навадиваться стариковская маета. Наглотавшись чифиря, лежа на своих паханских нарах, он стал мысленно прокручивать всю свою жизнь, и чаще всего память уводила его в далекие годы войны. Перед ним возникали, как живые, лица его фронтовых побратимов-разведчиков и лицо единственной любимой им женщины, его косоглазенькой казашки из Гурьева. Он живо, до родинки на теле, представлял детей, не рожденных ими, и особенно внуков от тех своих нерожденных детей.
Тоска по своим нерожденным детям заставила Ворона приглядеться к уголовному молодняку, валившему в последние годы в зону косяком.
Скиф появился на зоне в восемьдесят девятом. Вошел в барак и, увидев свободные нары у окна рядом с нарами Ворона, положил на них свой матрац. Это было неслыханным вызовом всему бараку. Нары рядом с паханом заслуживают ходками в зону и воровским фартом на воле. Барак попер на новичка озлобленной толпой. Скиф спокойно оглядел всех и командирским голосом заявил:
– Спать буду здесь. Кто против – два шага вперед.
– Мочи фуфлыжника! – заорал наширявшийся петух Сима Косоротая, из московской фарцы, и, напоровшись на кулак Скифа, на заднице пролетел до двери и ткнулся прыщавой мордой в парашу.
– А ты тут будешь спать отныне и вовеки, – показал ему на парашу Скиф.
Сима Косоротая поспешно замотал головой. Его нары и так были у параши.
– Откуда ты, фраерок, такой понтовый выискался? – оглядел старик ладную стать Скифа.
– Из страны, где обитают феи, слышал о такой?
– Не приходилось. Где такая страна?
– За Гиндукушем.
– А-а, ограниченный контингент… Что ты искал в той стране?
– Искал что прикажут, а выискал место на нарах рядом с тобой…
– Будем знакомы, коли так. – сказал Ворон и протянул новичку руку.
ebooksa