Тропа барса

22
18
20
22
24
26
28
30

— Правда?

— Да.

— Извини… Я не понимаю, что со мной. — Девушку действительно колотил озноб. — Нервы. Это просто нервы.

— Слушай… А нас здесь не найдут?..

— Это вряд ли. Про эту квартирку не знает никто. Даже я сам забыл одно время.

Пока не пришлось вспомнить.

— И сколько… Сколько мы будем здесь сидеть?.. На всю жизнь спрятаться нельзя…

— Давай дождемся утра, а? Народ говорит, оно мудренее вечера. Тогда и решим.

— Давай, — тряхнула она головой и уверенно прошла на кухню. Одним взглядом окинула представившуюся картину, за неимением фартука подпоясалась полотенцем, включила воду, набрала полную мойку воды, плеснула туда шампунь для посуды…

— Может, не стоит? — запоздало спросил Гончаров.

— Молчи, Робинзон. Можешь считать меня Пятницей. Даниэль Дефо приврал: Пятница на самом деле был женщиной, и нашлась она значительно раньше, чем в сюжете его романа. Без женщин мужчины быстро дичают и превращаются в зверей.

Гончаров не нашелся что ответить. Переместился незаметно в комнату и начал прибираться. В этой квартирке он жил всего три месяца: та была продана, нужно было закрыть самые насущные долги и обезопасить не столько назойливых, сколько жестких кредиторов, — как только «стрелка» была переведена с брата жены на Олега, к нему было проявлено навязчивое внимание.

И все потому, что он не чувствовал ничего, кроме тоски. И никаких активных действий не предпринял. Мысли о будущей войне приходили вялые, словно речь шла не о его жизни и благосостоянии, а о чем-то совершенно постороннем, никак к нему не относящемся. Он не желал воевать. Те, кто наблюдал за ним внимательно, приняли это за слабость. И поспешили воспользоваться. Грустная аксиома «предают только свои» подтвердилась в который раз. Он остался совсем один, на развалинах некогда процветающей фирмы, блестящей, вызывающей зависть у многих карьеры.

Пристрелить его, по-видимому, просто поленились: спивающийся неудачник «дойдет» через год-два, его однокомнатная халупа достанется квартирным стервятникам, а сам он пополнит не существующий ни в одном ведомстве список животных, называемых бомжами, если не подохнет до этого времени…

Ему было все равно, как и где он живет. Когда ты никому не нужен, когда тебя никто не любит… Может быть, стоило просто уехать? А куда можно уехать от себя?

Менять место можно только после того, как поменялся сам. И никак не раньше.

Первое время соседка-старушка, жившая этажом ниже, приходила прибираться за скромный гонорар, но потом и это ему стало безразлично. Он заперся и перестал открывать кому бы то ни было. Пил почти три месяца. Решение было плохим: уходить. Совсем. Но до этого нужно было завершить дела: расплатиться с долгами.

Деньгами, конечно. Воевать он устал еще на той войне.

Но… Что же с ним случилось сегодня? Его неукротимая воля к жизни, которая так часто помогала выжить тогда, на той войне, словно спала или затаилась в каком-то замкнутом контуре, оскорбленная тем, чему не знала объяснений, — предательством.

Он не хотел воевать… за себя. Но как только появилась эта девчонка, поставленная в крайние обстоятельства, обреченная ими на гибель, мечущаяся, отчаявшаяся, с тоской и усталостью в глубине огромных серых глаз… В нем проснулся воин. Которому еще вчера не за кого было сражаться. Которому незачем было побеждать. Который спал, пока не настал час, ему назначенный: защитить того, кто слабее.