Тропа барса

22
18
20
22
24
26
28
30

Константин Евгеньевич был невысок ростом, хотя и молод, уже с животиком… Уж насколько он запал на Катьку, только ей и известно было…

— Ублюдок, — произнесла она тихо.

— Кто? — невинно приподняла я брови.

— Да Булдак, кто еще! Падла, сволочь, козел вонючий, скунс позорный… — Невзирая на боль в разбитых губах и Деснах, Катька поливала его такими словами, что и матерый корабельный боцман заслушался бы и прибалдел от ласкающих душу каждого морского волка словосочетаний — Ну ты и ругаться здорова! Раньше надо было думать: или с этим расставаться, или с тем не вязаться…

— Заткнулась бы, Глебова, со своими советами… Ты ж у нас целка мудреная, что ты вообще по этой жизни понимаешь?! Мне что, трахало было от этого Булдака или от Груздева нужно? Просто одной девке ну никак не прожить в этом мире, а со смазливой мордашкой еще хуже, чем без нее!

— Да и ноги у тебя — закачаешься, не говоря о груди…

— Ты чего, Глебова, порозовела, комплименты посыпала?.. Тогда лучше кончай языком молотить, используй его по другому назначению… Хочешь?

— Дура ты злая, Медвинская!

— Да? А ты — добрая? Я на год старше тебя, а если разбираться… Меня отчим трахнул, мне еще восьми не было! А к девяти уже выучил, чему можно и чему нельзя, поняла? Мать быстро прознала, била смертным боем, отчим ее отхаживал тоже за будь здоров, потом напьются оба и помирятся, что твои голубки… В постельку улягутся — и дрыхнут… Знаешь, чего тогда мне больше всего хотелось?

Чтобы подохли побыстрее к чертовой бабушке, вот чего! Грешная я, да? Не хочешь — не слушай, вали отсюда!

— Кать… У всех здесь жизнь раньше была — не сахар…

— Не у всех! Поняла? У Светки Артюх или у Буни, у них родители были, настоящие родители, поняла? Которые их любили! Меня никто никогда не любил! Никто!

Никогда! Я что, жалеть кого-то должна?

Катька перевела дух.

— И они подохли. Оба. Опились какой-то дрянью самопальной и кони двинули. А потом я в детдом попала, в Гореликах: это тебе не здешний курорт, блин! Там меня прописали в первый же день: девки в душе пристали и заставили… Ну сама знаешь… А потом — вроде как в аренду сдали тамошнему завхозу: вот, сука, кто веселился вовсю!

Терпела я это недолго: в один хорошенький денек обломала об мужские достоинства этого пузатого борова, завхоза, биту для городков — он был большой поклонник сего спокойного и рассудительного вида спорта. Не знаю, как ему, а мне в этот момент было хорошо.

Ну и сорвалась, что там было ловить, кроме специнтерната после такого зверского членовредительства? Все свои бумаги я притырила загодя, приехала сюда, прописалась. Меня никто особенно и не искал: Горелики теперь — в другой стране, сейчас и убийц не ловят, и никакой опер не будет попу рвать по поводу физических страданий какого-то завхоза-ублюдка…

А здесь… Здесь как-то сразу стала подругой Булдака. Что ты взгляд-то отводишь?

Да, зверь он, я всегда знала, что зверь, пес ненормальный… А кто лучше?

Скажешь, Буня лучше? Да он избегает всех и всяких постоянок и живет так, словно к будущей войне готовится… Без привязанностей… Тоже зверь, только подобрее… Или поподлее.