— Это чем же он подлый? Деток здесь кто — не он разве кормит.
— И себя не забывает…
— Нет, ты ответь!
— Да ладно тебе. Но скажи, что я не права! Ты вот и не размазня, и цепочка, не то что я, и к нему льнешь — без бинокля видно, что у тебя в трусиках мокро все… И что? Трахает-то он холопок, давалок, потому что перед ними обязательств никаких!
Я почувствовала, как на глазах закипают слезы… Что ж она все-таки такая сука, эта Медвинская?..
— Во-во, пореви еще… Да все я понимаю: просто тебе, как и всем, хочется к крепкому парню прилепиться, без дураков, как мне к Булдаку, раз уж с Буней не получилось… Вот ты и лепишься на постоянку… И наверное, правильно делаешь…
А то… Хочешь, я тебя познакомлю с нормальными мужиками?
— Это из груздевских?
— Груздев, понятно, босс, но там еще есть: Манохин, он районным строительством заведует, и денег у него как вшей у нищего… Он от тебя точно заторчит! А как узнает, что целка, — так и вообще пойдешь на постоянку! Быть постоянкой — это тебе…
— Ну и сука ты!
— А то…
— Это чтоб я Буне не досталась?
— Да пошла ты.
— Стерва ты, Катька, вот тебе и…
— А ты не стерва? Сидишь тут, жалелыцицу из себя строишь! Не нужно мне никаких жалений, поняла?
Я только вздохнула. Катька отвернулась к стене и жала так бревном… Все же ее было жалко. Я знала, что она сейчас плачет. Потому что боится… Боится увидеть свое лицо после, когда снимут бинты… Надо думать, эта сволочь Булдак постарался на славу…
— Ты не переживай, — произнесла я. — Буня, что ты нем ни говори, пацан справедливый… Он достанет Будлака, и тот ответит. Ну изменила ты ему — это, конечно плохо, но чтобы так потом уродовать…
Катька аж взвилась! Да и я хороша — подобрала утешительное словечко, нечего сказать: «уродовать».
— Ты что, правда такая дура или притворяешься?! проорала она.
— Извини, Кать, я не хотела…