Тропа барса

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты думаешь, их свои?..

— Нет. «Духи». Но навели и не препятствовали — точно… Только назвать их «своими» никак нельзя.

— Думаешь, они тогда уже добывали наркоту для себя? И пошли на такой риск?

— Безопаснее всего работать на себя под прикрытием высоких государственных интересов. А высокие интересы, как известно, легко разменивают на жизни солдат.

— Так все с самого начала было задумано для чьего-то обогащения?

— Нет. Просто кто-то, умный ли, глупый, придумал или преподнес как свою идею использования героина в качестве будущего фактора дестабилизации западного или американского общества. Показал свою нужность и важность. Получил регалии и чины. Да и на ковер в ЦК было с чем пойти. И не ему одному. Потом… Потом, как всегда, идея обросла заинтересованными исполнителями структурами, стала работать сама на себя… Появились неизбежные агентурные и внеагентурные связи с организованными преступными сообществами Востока и Запада; были, я думаю, подключены и отечественные авторитеты, особенно из Закавказья и Средней Азии.

Собствен но, в то время КГБ уверенно контролировал подвластные территории, и ЦК вряд ли вообще посвящали в такую мелочевку. Ну и, кроме всего, наркотики стали приносить огромные, баснословные деньги. Деньги, которые нельзя было учесть, деньги наличные, анонимные. Вот тогда-то и выделилась в проекте группа лиц, решившая деньги эти использовать в собственных целях.

— Разве в КГБ или ЦК не было структур, способных проконтролировать эту «группу лиц»?

— Практически это сделать невероятно сложно, скорее даже — невозможно. За завесой исключительной секретности проекта можно было лепить любые блинчики, Режим секретности был не меньший, а пожалуй, больший, чем в любом из проектов производства химического или бактериологического оружия, — представь только, какой бы шум поднялся в зарубежной прессе, если бы любой элемент такого проекта стал достоянием гласности. Общественное мнение сразу, немедленно стало бы на сторону наших противников, и оно оказалось бы правым. Репутация Советского Союза как «империи зла» укрепилась бы настолько, что любой шаг нашей страны во внешней политике воспринимался бы не иначе как коварство выжившего из ума восточного монстра.

— Разве это не так?

— Наташка… Неужели ты думаешь, что в противостоянии сверхдержав есть запрещенные приемы? Особенно в деятельности «рыцарей плаща»? Извини, я повторяюсь, но действия наших противников ничем не моральнее наших: они всегда использовали, используют и будут использовать любую нашу слабость, любой наш промах! Нравственность в этом мире категория личностная, а не общественная или государственная.

— А жаль.

— Наверное, жаль. Но это азбука. Таков мир.

— Ты знаешь, это не мир, а война.

— Так и есть.

— Ладно, извини. Умом я понимаю, что ты прав, а только…

— Наташка, любая страна строит вокруг себя изгородь. И не только из частокола ракет, но и из параграфов законов, экономических, политических, религиозных концепций… Цель у всех одна: обеспечить устойчивость, благосостояние, процветание собственного этноса. Какой ценой это будет сделано по отношению к чужим — не суть важно. В это никто вникать не будет.

— Погоди, но ведь они постоянно пекутся о каких-то там голодающих странах… Или даже об истребляемых животных…

— Наташка, это то же самое, как, уничтожив индейцев, позаботиться о том, чтобы несколько вигвамов с аборигенами стояли-таки посреди прерии, там, где хорошо оплаченные статисты играют «дикую жизнь» по прописанному сценарию… И вызывали, кроме умиления, ощущение собственной справедливости: «Вот, живут как тысячу лет назад, и хотя обществу это невыгодно, оно продолжает тратить деньги на содержание этих милых дикарей… Потому что мы — свободная страна, земля справедливости и равных возможностей». Не так?

— Человек — самое жестокое животное на земле. Знаешь почему? — Женщина закурила, продолжила: