Сармат. Кофе на крови

22
18
20
22
24
26
28
30

Когда опадает клубящийся снежный вихрь, Савелов и Шальнов, переглянувшись, бросаются к тому месту, где прятались остальные бойцы. Но там лишь девственно-белый снег и никакого намека на то, что хоть кто-то остался в живых. Шальнов, а за ним и Савелов снимают береты и опускают головы.

— Как теперь жить!.. — с выступившими на глазах слезами шепчет Савелов и замолкает от сотрясших его тело рыданий. — Как мне теперь жить, старлей?.. — корчась от рыданий у ног оцепеневшего Шальнова, задыхаясь, вопрошает он.

— «...Не скажут ни камень, ни крест...» Не они первые — не они последние, капитан!.. — отворачивая лицо в сторону, выдавливает Шальнов. — Война, она кошка драная — в кого, как и когда вцепится — поди угадай!.. — добавляет он и оглядывается в сторону ущелья Шайтана, откуда несется глухой, раскатистый взрыв.

— Похоже, майора Сарматова причесывают, бляди! — прислушавшись к гулу вертолетов, говорит Шальнов и втягивает голову в плечи от внезапно обрушившегося с неба рева турбин краснозвездных Су-27, «сухариков», серебристыми молниями вынесшихся из-за скал. — Наши!.. Сейчас и их причешут в хвост и в гриву! — кричит он, помогая Савелову встать на ноги.

— Надо взглянуть — может, жив кто-нибудь! — сквозь рыдания говорит вконец раскисший Савелов и тянет Шальнова к снежному завалу высотою в многоэтажный дом.

Тот со злостью вырывает руку, кричит срывающимся от злости и безысходности голосом:

— Ты что, не понимаешь, капитан?.. На них!.. Прямо на них оба раза ухнуло! Слепой, что ли, Савелов?!

Еще раз оглядевшись вокруг, Савелов окончательно сникает.

— Ты прав! — убитым голосом говорит он, и снова его спина содрогается от рыданий. — Как мне теперь жить, скажи, старлей? — ударяясь лбом о лед и раскачиваясь из стороны в сторону, хрипит он.

— Хватит пузыри пускать, капитан! — пытается привести его в чувство Шальнов. — Что бы ни случилось, у нас есть приказ майора Сарматова. И его надо выполнять!

— Какой уж теперь приказ? — выдыхает Савелов.

— Тот же, что и прежде, — на перевале вызвать огонь на себя... и, если повезет, дойти до наших.

— Ноги меня не держат, старлей. Я... я не могу... — стонет Савелов.

— А ты — через не могу! — рявкает на него Шальнов, взводя затвор автомата. — Не возьмешь себя в руки — пристрелю и уйду один.

— И ты сможешь это сделать? — поднимает Савелов на него мгновенно высохшие от слез глаза. Перехватив непреклонный взгляд Шальнова, Савелов понимает, что тот действительно пристрелит его и даже, наверное, не пожалеет об этом. Савелов опускает голову. — Значит, ты ребят на мою совесть записал?! — полувопросительно, полуутвердительно говорит он.

— Важно, что ты сам об этом думаешь, — с горькой усмешкой ответил Шальнов. Кинув прощальный взгляд на снежно-каменное месиво, похоронившее под собой группу, он закидывает за плечи рюкзак и, опираясь на автомат, медленно идет в сторону перевала.

Савелов некоторое время смотрит ему вслед, потом переводит взгляд на скалы, за которыми исчезают, словно сказочные птицы, «сухарики».

— Эй, подожди-и-и-и! — кричит Савелов, когда гул истребителей стихает за заснеженными вершинами хребта.

Шальнов останавливается, но не поворачивает головы. Савелов начинает карабкаться по ледяному склону и наконец оказывается рядом с лейтенантом. Взглянув в лицо Шальнова, Савелов отшатывается — настолько оно отчужденное.

— Лучше не задавай никаких вопросов, — сухо предупреждает он Шальнова. — Я, знаешь ли, сам себе генеральный прокурор и верховный судья...