Алехо исчез за дверью и, топоча, как слон, бегом понесся куда-то по коридору.
— Дима, ты случайно не шутишь? — спросил Сарториус, вперив в меня свои жутковатые глаза психотерапевта.
— Сергей Николаевич, какие могут быть шутки? — Я испугался самым натуральным образом. Уж с кем с кем, а с компаньеро Умберто я ни на какие шутки никогда не настраивался.
— Но ведь я же твою память смотрел… — Растерянность, которую он и не пытался скрыть, была самая натуральная. Точно такую же я видел в том потоке времени, где мы с ним очутились в районе объекта «Котловина». Тогда я экспромтом придумал версию, будто вся эта экспедиция в Сибирь была организована Чудом-юдом для того, чтоб отвлечь Сорокина от швейцарских дел Сергея Сергеевича. Именно тогда я впервые увидел Сарториуса в смятении. Но тогда я просто блефовал, а поскольку блеф вышел удачным, даже испытывал определенную гордость от того, что сумел запудрить мозги всевидящему и всезнающему чекисту. Сейчас у меня ни гордости, ни удовлетворения не было. Был настоящий страх. Если не Чудо-юдо и не Сарториус, то кто же мной управлял?
Я только поставил этот вопрос, но еще не успел придумать ни одного более-менее вразумительного ответа, когда вбежал телохранитель Алехо, которого Сарториус отправлял за кассетой 832.
— Молодец, — похвалил его Сергей Николаевич. — А теперь выйдите за дверь и никого не подпускайте ближе, чем на десять метров.
«Теофилы» скрылись, а я сказал:
— Здесь, между прочим, телекамеры установлены, компаньеро. Вы в курсе?
— Сами и ставили, — отмахнулся Сарториус, лихорадочно включая видак и запихивая в приемник кассету. — Там сидят наши ребята, но я приказал им отключить наблюдение.
Видак закрутился, на телеэкране заметались полосы.
— Это видеозапись, подученная путем оцифровки того, что мы считали с твоего мозга. Сейчас пойдет картинка, — прокомментировал Сергей Николаевич.
— Четкость, конечно, не шибко, но что поделаешь…
Все, что появлялось в дальнейшем на экране, напоминало те самые заезженные пиратские видеофильмы, которыми одно время были заполнены московские развалы. То есть размытое, нечеткое изображение, иногда в красных, иногда в синих тонах, иногда забеленное до полной потери контрастности, а иной раз вообще полустертое.
Тем не менее, в этом следовало винить не аппаратуру, воспроизводившую этот «фильм», и даже не ту компьютерную программу, которая считывала и оцифровывала импульсы из моего мозга, превращая их в видеозапись, а мою личную память, которая по своей прихоти одно запомнила ярче и полнее, а другое очень блекло и нечетко. Ибо в данном случае роль объективов видеокамеры исполняли мои глаза, и все, что появлялось на экране, было лишь тем, что попало в их поле зрения.
Запись на кассете 832 началась с момента, когда мы с Богданом, Валетом и Ваней подбирались к даче Кири. Сарториус включил перемотку вперед и, пока на экране в торопливом ритме менялись кадры, спросил:
— С какого момента ты почувствовал, что тобой управляют?
— Вообще-то, — сказал я, наморщив лоб, — по-настоящему я почувствовал команду по РНС, только когда за столом сидел у Агафона и компании. Но теперь думаю, что это могло быть раньше…
— Когда? — кося глазом на мельтешащий экран, спросил Сарториус хрипло.
— Например, тогда, когда мы переехали с дачи Кири на дачу дяди Сани…
Сарториус остановил перемотку, и запись начала крутиться в нормальном темпе. На экране появилось то, что мне из всей «дачной» эпопеи запомнилось крепче всего: то, как я едва не задохся в трубе, застряв с чемоданом-вьюком. А вот потом пошло то, что было связано с переездом…
ebooksa