Атлантическая премьера

22
18
20
22
24
26
28
30

— Перейра! — крикнул я на бегу, проскакивая мимо бразильца. — Заводи свою машинку, зови всех — надо удирать! Летите на Гран-Кальмаро!

Не знаю, понял ли меня бразилец, хотя испанский и португальский — схожие языки. Он покрутил пальцами у виска, но у меня не было времени на объяснения. Мы с Марселой пулей пробежали к своему вертолету, и я, лихорадочно поглядывая на дверь подвала, откуда вот-вот могли выскочить

хайдийцы, запустил мотор. Лопасти начали раскручиваться так медленно! Впрочем, раскручивались они вполне обычно, просто я, в силу обстоятельств, хотел, чтобы они крутились быстрее. Наконец стрекоза поднялась в воздух и начала набирать высоту. Разворачивая вертолет на месте, я увидел, как из двери склада-подвала выскочили двое в пятнистой форме хайдийских коммандос — точно таких, с какими я воевал на асиенде «Лопес-23». Наш вертолет они уже не могли обстрелять, но их автоматы открыли огонь по вертолету ООН, Перейре и его бортмеханику. Выстрелов за гулом двигателя я не слышал, но видел, как маленькая фигурка ооновского летчика распростерлась на песке. Дав полный газ, я погнал вертолет прочь от Сан-Фернандо, туда, где белел на фоне синевы неба и моря силуэт «Дороти».

Когда мы сели на палубу яхты, у меня вдруг задрожали руки. Марсела же, всю дорогу стучавшая зубами, наоборот, приободрилась.

От рубки «Дороти» к нам уже шли Синди и Джерри.

— С возвращением, — Синди с очень заметной ревностью поглядела на Марселу. — Господи, где вы так извалялись? Грязные, мокрые, все комбинезоны испачкали…

— Это все от секса, — устало сказал я, и Синди, конечно, поверила. — Заводите шарманку — и полный вперед на Гран-Кальмаро! Иначе нам через какое-то время всадят торпеду под мидель-шпангоут!

Последнюю фразу я выкрикнул, и Синди бросилась в рубку.

— Не командуйте, сэр! — сделал замечание Джерри. — Вы не у себя дома. Если ваша прогулка прошла не так удачно…

— Заткнись, щенок безмозглый! — рявкнул я голосом сержант-майора Гривса по кличке «Джек-Потрошитель». Джерри понял, что я не в духе, и поспешил следом за Синди, даже не спросив, откуда у меня оружие.

— Кто там был? — спросила Марсела, когда мы шли от вертолета на носовую палубу.

— Твои старые друзья: Лопес, дель Браво и их банда. Их выгнали с Хайди.

— Значит, ваша революция победила?! — в восторге заорала Марсела. Черт побери, я как-то забыл, что являюсь хайдийским партизаном и, следовательно, должен радоваться тому, что мой остров свободен от диктатуры.

— Мировая революция победит, — сказал я без особого энтузиазма, потому что стал чувствовать, что вот-вот засну.

— Боже, как я хочу на Хайди! Представляю себе, какая там сейчас фиеста! — Марсела аж засучила ножками.

Я имел не слишком богатое воображение, но судя по тому, что слышал о латиноамериканских обычаях, довольно живо себе представил, как весь остров от мала до велика, насосавшись рома, пульке и рома, смешанного с пульке, будет неделю, а то и две под грохот барабанов и взрывы петард отплясывать пачангу и ча-ча-ча, палить в воздух из всего, что стреляет, орать песни, бросать конфетти и серпантин, а в промежутках провозглашать здравицы в честь Мировой Революции, социализма, коммунизма, Фиделя, Брежнева и какого-нибудь местного вождя типа Киски или дедушки Вердуго. Ну и, конечно, будут сыпать проклятия империализму янки, кровавой диктатуре Лопеса и всем врагам народа. Когда кончатся запасы жратвы и спиртного, а число случайных жертв пальбы превысит число погибших в гражданской войне, они устанут и, похмелившись, начнут восстанавливать народное хозяйство и строить социализм.

— Я пошел спать, всю ночь ползал по пещерам…

Марсела приняла это к сведению.

Едва добравшись до каюты, сняв с себя все железо и свинец, стянув комбинезон, я еще смог ополоснуться в душе, кое-как обтереться и рухнуть на постель. Дальше был блаженный сон, когда ничего не чувствуешь и никоим образом не участвуешь в том кошмаре, который именуется «жизнью». Подозреваю, прости меня. Господи, что праведник, заполучивший тем или иным способом вечное блаженство, вознаграждается именно тем, что ничего не чувствует и не ощущает. Все остальное в варианте вечной жизни меня не устраивало. Ну речь не шла даже, естественно, о геенне огненной, котлах, сковородках и ином адском оборудовании. Даже райская жизнь среди цветов, музыки и насыщенного дезодорантами воздуха, затянись она, скажем, на пару миллионов лет, лично мной воспринималась бы как ад кромешный. Так что я надеялся — Господь милостиво разрешит мне после смерти больше не жить.

Проснулся я где-то к вечеру. В иллюминатор било заходящее солнце, но вместе с ним в каюту лился и свежий ветерок, поэтому жары не чувствовалось. Яхта стояла, двигатели молчали.