Атлантическая премьера

Не помню, что произошло дальше. Этот разрыв в памяти остался и по сей день.

Один

Я очнулся все на том же месте, голодный, но готовый вскочить на ноги. Именно это я и сделал. Легко, не приучая руки и ноги слушаться. Сделал несколько упражнений из знаменитого армейского комплекса утренней зарядки на шестнадцать счетов. Только я командовал сам собой и больше никто. Да, я помнил, что вчера — а может, неделю назад? — был Брауном и помнил вполне прилично все его похождения. Так, как если бы увидел их в кино. Впрочем, я не забыл и английский, и даже испанский с хайдийским акцентом. Все это осталось. В мышечной памяти остались боевые приемы, которые когда-то отработал бравый янки. Но я был Коротковым! Николаем Ивановичем, советским солдатом, который, захотев романтики, влип в дурацкую историю, случайно забравшись в ФРГ по подземному туннелю.

Вошла сестра Лэйн, и я нырнул под одеяло, потому что никакой одежды на мне не было, а с уходом Брауна я стал стыдливей.

— Завтрак, мистер Коротков! — объявила она строго официально, и мне пришлось еще раз убедиться, что вчерашняя секс-выходка была всего лишь провокацией.

Порция была большая, рассчитанная, должно быть, на волчий аппетит. Таковой у меня имелся, и я с нашим удовольствием сожрал аж две здоровенных свиных отбивных с картошкой, зеленью и кетчупом. Лэйн смотрела за всем этим пиршеством с тем же интересом, как у нас в зоопарке смотрят на кормление слона или бегемота.

Под финиш моего завтрака, когда я тянул через соломинку сок, появилась Терри. Тут у меня аж глаза на лоб вылезли.

Она принесла то самое обмундирование, в котором бундесы сцапали меня на дороге — просто советский комбез, берет, тельняшку и ботинки, а именно мои.

С номером моего военного билета, который я некогда вывел хлоркой. Даже значки не пропали — все они были аккуратно завернуты в бумажку: и разряд, и ВСК, и «классность», и «Отличник СА», и «Гвардия». Даже комсомольский с винтовым креплением, и парашютный с висюлькой «30». В конверте поверх всего оказался мой затертый бумажник с военным и комсомольским билетами, письмом от детдомовского корешка Саши Половинке, который трубил на Северном флоте, и мятая фотография девочки, Наташи Ивановой, которую я выдавал перед публикой за возлюбленную. Она мне писала письма, но судя по всему, дожидаться не собиралась. Последними вещицами, которые мне возвратили, была сломанная авторучка за 35 копеек, записная книжка с дембельским календарем, а также часы «Командирские».

— Одевайтесь, — сказала Терри, и они вместе с Лэйн вышли. Зато вошли два крутых мена в камуфляже, по сравнению с которыми я ощутил себя совсем сопливым салагой. С Брауном в башке я такого чувства не испытывал… Ребята эти держали в руках автоматы, но ко мне относились скорее равнодушно, чем настороженно.

Подошел третий. Тот самый. Главный, который читал лекцию. Мой внешний вид он исследовал с такой придирчивостью, что мне подумалось: «А не служил ли он старшиной роты в Советской Армии?» Проверил все: ремень, комбез, ботинки. Заставил показать содержимое карманов, развернул и просмотрел военный и комсомольский билеты. Наконец потребовал, чтобы я снял и отвинтил все по очереди значки, осмотрел их через солидную лупу, а также, как мне показалось, сверил их номера.

Результаты осмотра его удовлетворили. Я, конечно, не очень понимал, зачем он так старается и в чем хочет убедиться: то ли в том, что я действительно такой, как был, то ли в том, что его подчиненные все мое барахло сохранили в целости и ничего не заменили. Само собой, если б он обнаружил какую-то подмену — например, авторучку «Паркер» вместо моей родной поломанной за 35 копеек, то, поди-ка, последовали бы серьезнейшие «оргвыводы». Догадываюсь, что его гнев обрушился бы на медсестер и всех прочих, ответственных за хранение моего обмундирования и личных вещей.

Некоторое время он еще постоял в задумчивости, словно вспоминая, все ли учел, все ли проверил? Это длилось не меньше двух минут, что мне, человеку, от которого НИЧЕГО не зависело, показалось минимум часом. Этот тип, от которого зависело, как раз, наоборот, ОЧЕНЬ МНОГОЕ, мог в принципе отдать любой приказ, самый неожиданный и нелепый, во всяком случае, такой, истинного смысла которого я ни за что бы не понял. Взглядец у него на данный момент был очень тяжелый и не обещающий ничего хорошего. Такой взгляд вполне мог быть у работника похоронного бюро, оценивающего, насколько клиент готов к переходу в мир иной.

Впрочем, эти две минуты все-таки благополучно прошли, и начальник довольно ровным и бесстрастным голосом объявил:

— Все в порядке, рядовой Коротков. Можете следовать дальше!

Дальше я мог следовать только по коридору к лифту. И само собой, не один, а в сопровождении двух мрачных сопровождающих, которым с их-то мордами и плечами очень подошло бы исполнять смертные приговоры. То, что до лифта они довели меня целым и невредимым, мне показалось очень большой удачей.

В лифте ехали безмолвно. Я знал, что сколько бы ни задавать вопросов, никто на них отвечать не будет. Здесь говорили только те, кому это по штату положено, а прочие помалкивали.

Во дворе мне побывать практически не удалось. Сопровождающие — их вполне можно было назвать и конвоирами — подвели меня прямо к открытой задней

дверце «скорой помощи», поставленной почти впритык к выходу из здания. У этой дверцы меня ждали двое в цивильном, даже при галстуках. Половина физиономии у каждого из них была закрыта здоровенными темными очками. С такими мальцами приятно бродить по ночному городу, если они у тебя на службе, но очень неприятно, если они попадаются тебе на узкой дорожке и просят прикурить. Поскольку эти ребята состояли на службе явно не у меня, а у кого конкретно, и вовсе было не ясно, то, влезая в «скорую», я немного волновался. Я сел на боковую скамеечку. Цивильные, несмотря на свой приличный вес, ловко запрыгнули следом и синхронно захлопнули задние дверцы. Не спрашивая у меня, будет ли мне удобно, дяденьки уселись по бокам, а затем одновременно с двух сторон взяли меня за руки и прищелкнули к себе наручниками. Видать, этим медведям не привыкать было возить людей таким образом. При этом их, как видно, вообще не интересовало, кого они везут и зачем. Может быть, они даже не знали, куда меня везут, — уж конечного пункта

— наверняка. У них был определенный отрезок пути, маршрут, в конце которого положено было сдать «груз» — то есть меня, Короткова Николая Ивановича — 1 шт., со всеми армейскими причиндалами, согласно описи, которая, возможно, где-нибудь прилагалась.