В каком веке жил Петр I, я, честно скажу, тогда еще не знал. Помнил только, что Полтавская битва была в 1709 году. «Должно быть, это семнадцатый век?» — так подумалось.
— Века-века, — передразнил он ворчливо, — царь я истинно!
— Ну да! — ухмыльнулся я. — Бреши!
— Царь я! — рванулся он, но обмяк, понимая, что не выкрутится. — Два брата нас, Ванька да я. Царствуем мы… А Сонька правит. Ванька — дурак, хоть и старше, а Сонька — прелюбодейница, с Васькой Голицыным спуталась, Милославских повсюду тычет, меня с матушкой из Москвы в село согнала, убивцев вот подсылает…
Мне даже показалось, что он сейчас заревет — уже голос дрожал. Что-то я такое припомнил и про Ваньку, и про Соньку…
Мы ведь когда-то «Петра I» в школе проходили. И в седьмом классе вроде изучали, на истории.
— Режь! Режь, убивец! — взвыл Петр неистово. — Бысть тебе во геенне огненной, на царя руку поднимаешь!
— Да брось ты, на хрена мне тебя резать… — Мне даже неудобно стало. — Ты хоть вокруг себя поглядел? Неужели все это на Грановитую палату похоже, или что там у вас?
— Голова трещит, боярин, — пробормотал он, — всю ночь в бочке проспал, чуть не задохся…
— Да твоя ночь триста лет тому назад прошла! — буркнул я, начиная ему верить: уж больно испуганно он оглядывал все, что его окружало.
— Свят, свят, свят… — он бы и перекрестился, да руки были связаны. — Где это мы, Васька?
Похоже, он кое-что стал соображать.
— Я-то знаю, где, — сказал я, — а вот как ты себе это представляешь?
— Да развяжи ты меня, дьявол, простил уж… Не буду драться! Я рискнул и развязал. В семнадцатом веке даже цари были ничего, честные. Петька драться не стал, одержал слово.
— Ты уж скажи, боярин — дался ему этот боярин, прости Господи! — Куда ж меня занесло? — озираясь, спросил Петр. — Колдовство, поди? Сундуки стоймя стоят, жерди на потолке светятся… А и одежда на тебе не наша, не русская…
Тут он был совсем прав: рубашка на мне была югославская, пуловер чешский, джины «Вранглер» и кроссовки «Адидас».
— Ты в двадцатый век попал, понял?
— Чего? — спросил он. — Пошто в двадцатый, когда мне семнадцатый год еще не вышел?
— Водку пить он умеет! — проворчал я. — А башка варит плохо… Сто лет — век. Ты с какого года?
— Чего? — Петька явно балдел, как контуженый.