— Абсолютно точно. Но...
— Постарайтесь забыть о том, что вы видели здесь. Если вы помните, с кем говорили по телефону полчаса назад, не станете задавать никаких вопросов. Вы можете думать что угодно, но ваши домыслы должны остаться у вас в голове. Понятно?
Аксенов под конец говорил резко, даже грубовато, однако не мог сдержаться. Повышенным тоном он гасил свои чувства, которые внезапно овладели им. Сопляки! Додумались. Ни ума, ни фантазии. Но каков Колька!.. Наверняка знал обо всем. И оружие — ясно, на какие деньги оно куплено. Или запас держат, или... Черт... они действительно могли дожать Блинова: выступает по телевидению. Видать, весомые аргументы предъявили бригадиру, если тот пошел против собственных правил, изменил воровским понятиям. И вид у него на экране телевизора был не из лучших: будто он действительно потрясен увиденным. А может, это так и было?
«Вот чертовы ремезы! Навязались на мою голову! Упечь бы их за решетку за такие дела. На годик».
Аксенов уже довольно продолжительное время смотрел на участкового, и на его лице отражались все чувства, обуревавшие его. Спохватившись, следователь отвел глаза.
— Вот что, Андрей Петрович, — попросил он более сдержанно. — Возможно, сегодня мне снова потребуется помощь вашего специалиста. Я заеду к вам часиков в пять-шесть вечера. Вы в это время еще бываете на работе?
— Иногда и допоздна засиживаюсь.
— Договорились. Он снова откроет мне квартиру, и я подожду здесь одного человека. А может, и не одного, — высказал вслух свои мысли Аксенов. — А сейчас зовите его, пусть закрывает дверь. Еще раз напоминаю: никому ни слова, помните о телефонном разговоре с руководителем отдела ФСБ.
Как хорошо, подумал он, что ему пришла идея привлечь к этому Осоргина. Без его участия следователю пришлось бы туго. В глазах участкового он выглядел бы нелегальщиком, не смел бы просить участкового держать язык за зубами. В принципе мог, но вот внял бы его совету Егоров?
58
Людмила Николаевна Чернышева расписалась в квитанции; на конверте заказного письма в нижнем правом углу была знакомая маленькая птичка и приписка под ней: «Голубиная почта». Все это походило на оттиск искусно изготовленного экслибриса, а при ближайшем рассмотрении оказывалось ручной графикой.
Такие письма Людмила Николаевна получала регулярно вот уже семь месяцев подряд. Это было как раз седьмое. С первым она хотела идти в милицию, да отговорили соседки. Женщина долго не решалась воспользоваться содержимым письма. И даже второй конверт вызвал в ней сомнения. В третьем, кроме денег, оказалась короткая приписка: «Людмила Николаевна! Знаю, что вы боитесь потратить деньги, которые я вам посылаю, но я уверяю, что это от чистого сердца».
Наконец женщина решилась и впервые за последние год-два купила качественные продукты, лекарства и... кофточку, которую уже давно присмотрела в магазине.
Одна бойкая пожилая соседка как-то подала совершенно невероятную мысль:
— А может, это твой сын посылает деньги? И не погиб он вовсе. А может, в плену? Сходила бы ты, Николаевна, в церковь.
Мать солдата в церковь сходила, но облегчения это не принесло. Сын погиб, она сама видела его в гробу, хоронила. И узнала бы его из тысячи, хотя смотрела на него через маленькое окошко в цинковом гробу.
Может, кто из сослуживцев? Хотя у кого из военных есть сейчас деньги? И кто будет помогать другим, когда у самих почти ничего нет? У некоторых даже крыши над головой.
«Кто же ты, пташка? — спрашивала она, рассматривая крохотный рисунок на конверте. — Хотя бы показался, посмотрела бы на тебя». И по щекам женщины текли слезы.
Иногда она подолгу сидела у подъезда, якобы поддерживая разговор с соседками, а сама всматривалась в лица прохожих, выделяя из них молодых, ровесников ее сына. Может, ей показалось, но она два или три раза видела улыбку на лице крепкого парня, который часто проходил их двором. Ей хотелось кинуться за ним вдогонку и тихо, чтобы не слышали соседи, спросить: «Это ты?» И обязательно услышать подтверждение. «А почему не заходишь?»
Почтальон удивленно смотрела в лицо женщины, трогательно рассматривавшей маленький рисунок на конверте.