Шарифджон проснулся, чувствуя сухость во рту. Накануне вечером он переел сыроватой, как ему показалось, печенки. Хотелось пить, но не было желания вставать. Сверху, методично вспарывая ночную тишину, кто-то надсадно храпел. Так мог только Алимхан, черт бы его побрал. Тот раздирал свою носоглотку в любом положении: лежа, сидя, стоя.
Голова у Шарифджона раскалывалась, появилось необоримое желание дать длинную очередь в потолок и прошить ненавистного Алимхана. Неужели никого нет рядом, кто бы мог толкнуть его? Хотя что толку? Выпучит глаза, зевнет и снова продолжит душераздирающий концерт. И как только Безари терпит это безобразие... Шарифджон на месте командира не позволил бы Алимхану находиться с ним в одном доме. Угнал бы его в самый конец кишлака, к табибу, тот все равно почти ничего не слышит.
Тяжело вздохнув, Шарифджон, правая рука Безари, свесил ноги с кровати, несколько секунд посидел и протопал босыми ногами к баку с водой. Напившись, он подошел к окну, выходившему на террасу. Немного постоял. Вечером, когда он ложился спать, Алимхан, слава Аллаху, еще бодрствовал, и Шарифджон довольно скоро окунулся в дрему. Мерные шаги часового на террасе помогли ему быстрее уснуть. Сейчас шагов не было слышно, зато Алимхан надрывается, как ишак.
Широко зевая, Шарифджон подошел к двери и вышел на террасу. Увидел часового. Тот лежал в самом углу, свернувшись калачиком. Вот сволочь, спит. Боевик грубо толкнул его ногой. Что за черт... Шарифджон склонился над караул-беги и несколько секунд рассматривал торчавшую у того из горла рукоятку ножа. Нащупав за спиной дверь, он толкнул ее. Схватил висевший на спинке кровати автомат и дал длинную очередь в окно.
Сейчас он молил Аллаха только об одном: чтобы пленник оказался на месте.
Боевики вскакивали со своих мест, хватались за оружие. Открылась дверь, кто-то выбежал на улицу. Спустя три-четыре секунды раздался двойной взрыв. Троих боевиков прошило осколками, остальные стали занимать оборону. Сверху кто-то стрелял. Насколько мог оценить ситуацию Шарифджон, в течение пяти минут противником не было сделано ни одного выстрела.
Он отдал приказ прекратить стрельбу и осторожно выглянул. Левая часть террасы была разворочена взрывом, над дымящейся лестницей торчат остатки перил. «Растяжка», быстро определил Шарифджон. Однако еще с минуту неподвижно лежал, вслушиваясь в ночь. За это время он успел посмотреть на часы (00.05) и разработать план дальнейших действий. Ну почему Безари уехал именно вчера!.. Теперь во всем виноват будет он, помощник.
К главному дому с двух сторон подтягивались остальные боевики. Они также заняли оборону, взяв дом в полукольцо.
Шарифджон уже смело вышел во двор, бросил тяжелый взгляд на пустую клетку, потом устремил взор на север. Они могли уйти только туда. Как давно? Помощник командира определял время. Лег он, когда еще не было одиннадцати, смело можно прибавить еще полчаса. Значит, приблизительно минут тридцать они находятся в пути.
Шарифджон не слышал от командира слов, которые выдали бы его обеспокоенность по поводу силовой акции русских; не слышал и о другом варианте — личной инициативе со стороны близких Орешину людей. Он не исключал подобного варианта, потому как сам пошел бы именно на такой шаг. Ничем не выдавал своего беспокойства Безари, однако Шарифджон по ночам часто слышал шаги Безари в балахане. Тяжелая поступь, обеспокоенная; воображение подсказывало боевику, что командир словно чего-то ждал. Ждал — и не предпринимал мер, ждал — и словно берег пленника, держал его, как приманку. Решил поиграть с судьбой на старости лет? Непохоже. А вдруг он не вернется из Афганистана? Почувствовал опасность и ушел? Нет, Безари не может так поступить. Какая из двух версий окажется истинной, ответит время.
А сейчас нужно действовать. Чтобы наверстать упущенное, необходимо сократить дистанцию, воспользовавшись машинами. Одной машиной. А вторую послать в объезд. Стоит ли? Своим ходом на полчаса быстрее можно добраться до тропы, ведущей через перевал. Вообще-то те, кто сейчас отходил с пленником, могли воспользоваться одной из машин, выведя из строя вторую, однако не сделали этого, поскольку вскоре попадут в лапы Безари. Просчитали все и идут сейчас горным хребтом на предельной скорости. Через два часа они ступят на одну из троп — скорее всего короткую — и снова будут идти на пределе: двадцать километров трудной тропой, крайне осторожно, считай, гусиным шагом, и еще приблизительно столько же по открытой местности, но уже в полную силу, минуя три или четыре кишлака, пока не доберутся до границы с Узбекистаном. Это солидный промежуток времени, если немедленно воспользоваться машинами, можно с запада опередить их, встретить на выходе у перевала. Это вариант. Неужели они не просчитали его? Не может быть.
Внезапно догадка осенила Шарифджона: «Машины. Они заминировали машины».
Он кивнул лежащему рядом с ним воину, и они осторожно приблизились к одному из «КамАЗов». Шарифджон заглянул в салон через опущенное стекло и посветил фонариком. Так и есть. Он сразу увидел «растяжку». Его губы тронула самодовольная улыбка. Он указал товарищу на ловушку и коротко приказал:
— Займись.
В другом грузовике он обнаружил точно такую же ловушку. Его обеспокоила кружка, перевернутая вверх дном в середине кресла водителя. Он просунул под нее ладонь, ощутив пальцами холодную поверхность гранаты.
После этого обследовали кузова машин, особо тщательно бензобаки.
Вот теперь можно смело воспользоваться машинами. Одна сократит дистанцию, другая доставит людей к перевалу; они перекроют выход дерзким русским воинам.
— По машинам!
Шарифджон равнодушным взглядом окинул тело Азамджона, которое выбросили из кузова, и ждал, когда боевики усядутся.
Теперь ему предстояло решить, кого назначить старшим второй группы и куда направляться ему самому: ехать на перехват или возглавить группу преследования. Решил все же ехать на перехват. Старшим второй группы назначил Якуба Абдусаттара.