Сейчас, запертый в кабинете без окон, с облупленными стенами, выкрашенными зеленой краской так давно, что теперь они начинали казаться серыми, Храдецки целый день перекладывал с места на место какие-то бумажки. Достаточно тяжелым испытанием был сам по себе переход с активной деятельности на бумажную работу, да еще какую работу!
Одно название его должности звучало впечатляюще – Храдецки был "инспектором по академическому обучению" Министерства внутренних дел. Единственной обязанностью полковника было следить за количеством студентов, обучающихся в венгерских военных академиях. Каждый день он заполнял соответствующую форму и передавал ее секретарю своего непосредственного начальника. И каждый день, Храдецки был абсолютно в этом уверен, бригадный генерал Имре Дожа подписывал его отчеты не читая – и их тут же предавали забвению.
Каждый раз, когда Храдецки пытался сделать свою должность чем-то большим, чем пустая трата времени и сил, его попытки решительно пресекались При этом командующий национальной полицией Дожа даже не считал нужным скрывать свое презрение. Во время своей первой и последней встречи с этим подтянутым офицером в безукоризненно сидящей форме, Храдецки услышал:
– Будьте благодарны за то, что вы имеете, полковник. Особенно после всех тех неприятностей, которые вы мне причинили. Попробуйте качнуть лодку еще раз – и я позабочусь о том, чтобы вас выгнали с позором.
Воспоминания об оскорблении Дожи всколыхнули весь гнев, клокотавший внутри. В прежние дни это повлекло бы за собой поединок в защиту чести, когда все вопросы можно было решить одним сабельным ударом. Но в современном мире не было места дуэлям. В любом случае честь ничего не значила для правительства, которому он служил – хотя и неохотно.
Истина заключалась в том, что ему больше некуда было идти. Он был полицейским и в первую, и в последнюю очередь. В то время как весь мир охватил экономический кризис, было очень трудно, практически невозможно добыть любую работу. А работа означала карточки на топливо и пищу. Немного, но достаточно для того, чтобы пережить эту зиму, самую суровую за последние десятилетия. Низкие температуры и нехватка продовольствия в результате осеннего неурожая делали зиму практически непереносимой для большинства венгров. Тем, у кого не было работы, приходилось хуже всех. Преимущества в системе скудного снабжения имели те, кто сумел сохранить работу.
Конечно, у Золтана Храдецки была еще одна важная причина оставаться на своем посту. Причина весьма старомодная. Долг. Он дал клятву поддерживать законность и охранять своих соотечественников. И хотя его начальники, похоже, вознамерились похоронить его среди праздной бюрократии Министерства внутренних дел, клятва оставалась в силе.
Поэтому, разрываемый между гневом, долгом и необходимостью добывать пропитание, полковник Золтан Храдецки бесполезно томился за своим письменным столом, наблюдая, как его бедная страна преодолевает тяжелую зимнюю стужу, подобно человеку в поношенном старом пальто. Драконовские меры по поддержанию безопасности и оздоровлению международной обстановки держали в узде массовый голод, но все же последние не сколько месяцев были одним долгим тяжелым кошмаром. Комендантский час, пайки, постоянные облавы на воров и хулиганов с немедленной расправой прямо на улице – все это создавало ощущение военного времени, хотя врагами были теперь стужа и голод.
Но это были достаточно серьезные враги. Старики, дети, больные особенно страдали от постоянного уменьшения пайков. Отчаяние охватывало родителей, когда они видели, как личики их детей заостряются от холода и недоедания. Показатели смертности от бронхитов, пневмонии, гриппа резко подскочили вверх. Все это вызывало в народе волнения.
Храдецки нахмурился. Этого ни за что нельзя было понять, читая жестко контролируемую государственную прессу. Но он видел достаточно необработанных статистических данных о росте преступности, чтобы знать, что только тщательное причесывание информации могло заставить ситуацию выглядеть нормальной. Участились убийства, мошенничество, случаи надругательства над детьми. И впервые с того момента, когда пала посткоммунистическая демократия, появились признаки организованного политического сопротивления военной власти. На улицах Будапешта начали появляться "подпольные" газеты – их приклеивали к столбам или подсовывали под двери. Там писали, что кое-кто из гражданских лиц, стоявших во главе прежнего правительства, собирает оппозиционные группы.
Венгерский народ злился и искал объект приложения своего гнева.
Храдецки знал, куда обратятся взгляды его соотечественников в первую очередь.
Поставки экстренной помощи из Франции и Германии позволяли Венгрии держаться на плаву. И каждая поставка означала еще большую степень утраты национального суверенитета. Храдецки наблюдал, как с каждым днем его страна постепенно переходит в полное подчинение Франции и Германии. У полковника было несколько друзей в министерстве, которые все еще продолжали разговаривать с ним, несмотря на его положение парии. И, конечно, его должность оставляла ему уйму времени для того, чтобы читать и думать, а также кое-чему учиться. Несмотря на его невысокий пост, Министерство внутренних дел все еще оставалось тем местом, где удобно было собирать информацию, противоречащую "официальным" источникам.
Или наблюдать весьма интересные вещи. Например, безымянных высокомерных посетителей, которые заходили в личный кабинет министра. Они приходили, проводили с министром несколько часов, затем снова улетали в Париж или Берлин. Ходили слухи, что они приезжают проверять деятельность полиции, чтобы отрапортовать своим правительствам о "поведении" венгерского аппарата охраны порядка.
Их визиты обычно будоражили министерство. Начиная с генерал-майора Раца, администрация министерства начинала проявлять повышенный интерес к конкретным заданиям подчиненных, даже в отдаленных полицейских районах. И без того ограниченные контакты со странами "свободной торговли", а также выдача пропусков через границу немедленно закрывались или же ставились под еще более жесткий контроль. Каждый отчет непременно препровождался для утверждения в Будапешт. Рац, Дожа и их подчиненные начинали лихорадочно собирать информацию обо всех, хотя бы отдаленно связанных с политической оппозицией. Неважно, шла ли речь об организации беспорядков с требованием продуктов, рабочей демонстрации или же просто о собрании в каком-нибудь кафе. Генералы хотели знать имена зачинщиков.
Милитаристское правительство национального согласия начинало все активнее использовать методы тирании.
Храдецки особенно беспокоил этот повышенный интерес к собраниям политической интеллигенции. В течение недолгих лет демократической свободы Храдецки и его младшие офицеры работали над тем, чтобы превратить национальную полицию в профессиональных борцов за правопорядок. В структуру, свободную от коррупции, некомпетентности и склонности к жестокому обращению, которые были отличительными чертами полиции при коммунистах.
Теперь, при поддержке иностранных "покровителей", политики его страны сменили курс, повернув вспять реформы, которые давали Храдецки право с гордостью носить полицейскую форму. Низкопоклонство и откровенное заискивание перед Францией и Германией ценились теперь больше, чем компетентность.
Полковник нахмурился. Не было никакой надежды на то, что в ближайшее время положение изменится. Генералы зашли слишком далеко, чтобы теперь отступать. Как и их коллеги из большинства европейских стран, они подписывали любое соглашение, предложенное их могущественными шефами. Соглашения об общей валюте. Соглашения о сплочении существующих национальных законодательных систем и экономических рычагов в единый монолит. Поставки оружия и совместные учения. И так далее, и так далее, и так далее. Преобразования были столь стремительны, что захватывало дух. Храдецки подозревал, что такой темп выдерживается намеренно.
Храдецки ясно понимал, что если генералам будет предоставлена неограниченная власть, Венгрию поработят окончательно. Ее просто проглотят могущественные европейские державы, проповедующие общие интересы, а на деле преследующие только свои эгоистические цели. Храдецки закусил губу. Ему становилось дурно от одной перспективы работать, подчиняясь приказам, отдаваемым из Парижа или Берлина.