Ниязбек

Ниязбек между тем попрощался с очередным собеседником, приехавшим на бронированной «ауди», проследил, как уезжает машина, и подошел к Панкову.

– Поговорим? – предложил он.

Они поднялись по наружной лесенке на второй этаж и оказались в просторной гостиной с диванами и коврами. В углу стоял огромный плоскоэкранный телевизор.

Панков про себя с раздражением подумал, что ему, видимо, оказали большую честь. Если со всеми остальными посетителями разговаривали возле машины или за общим столом, то его, так и быть, пригласили в дом. Потом Панков глянул вниз и обнаружил, что забыл снять туфли. На тонком черно-бордовом ковре остались их отпечатки, и полпред почувствовал себя европейским дикарем, зашедшим в мусульманский дом. Он покраснел, подошел к порогу комнаты и скинул обувь.

Когда он вернулся, Ниязбек уже сидел в тяжелом кожаном кресле. Удобная свободная одежда скрадывала его мускулы, темно-коричневые совиные глаза смотрели спокойно и чуть устало, и под этим взглядом московский чиновник смутился и вдруг спросил вовсе не то, что он намеревался спросить.

– Ниязбек, почему ты себе не купишь должность? Ты вон Джаватхану купил замминистра по налогам, почему не себе?

– Это – хорам, – сказал Ниязбек – Запрещено.

– Что – харам?

– Налоговая. Таможня. Они – харам. Мусульманин должен платить закят, и больше ничего. Как же я буду собирать с других мусульман деньги, которые они не должны платить?

– А банкиром быть – тоже харам?

– Конечно.

Панков внезапно вспомнил одну из старых выходок Ниязбека, про которую ему рассказали неделю назад. Случилась она еще в те времена, когда всесильный серый кардинал республики Гамзат Асланов был простым коммерсантом и шурином Ниязбека. Тогда Гамзат взял кредит в каком-то банке и, естественно, его проел. Ниязбек пришел в банк и предложил, что он вернет половину кредита, а другую половину пусть простят. В банке отказались, и тогда Ниязбек со своими людьми положили банкиров на пол, пистолетными выстрелами раскурочили сейф и сожгли все бывшие там бумаги, и том числе и кредитную документацию. Дело было в начале 90-х, никаких компьютерных копий у банка не было, и банк вскоре умер. Оказывается, с точки зрения Ниязбека, он вообще не совершал ничего плохого, а просто наказывал людей, которые занимаются небогоугодным делом – дают деньги под проценты.

– Значит, налоги собирать – харам. А убивать людей?

Ниязбек помолчал.

– У мусульманина, – сказал Ниязбек, – есть пять обязанностей. Веровать в Аллаха и пророка его Мухаммада, да будет благословенно имя его, молиться пять раз в день, совершить хадж, соблюдать пост и платить закят. Ты мне можешь найти среди этих пяти обязанностей обязанность не убивать?

– А президентом быть – тоже харам? – внезапно спросил Панков.

– Нет. Только взяток не надо брать. И мусульман не надо грабить.

Панков помолчал несколько секунд. Черноволосый горец с высоким лбом и упрямой челюстью глядел на него темными хищными глазами, и полпреда внезапно пробрала дрожь. Он представил себе Ниязбека Маликова главой этой страны. «Это хуже Асланова, – внезапно понял он. – Это хуже Гамзата с его оргиями и трупами певичек. Это даже хуже Вахи Арсаева».

– Так о чем ты хотел поговорить, – спросил Ниязбек, – ведь не о таможне?

– Нет. О сегодняшнем взрыве. На железной дороге.