— Так точно!
— Тогда открой дверь!
— Есть!
Дверь распахнулась, капитан жестом указал комбату на помещение канцелярии:
— Прошу!
Палагушин вошел, подозрительно посмотрев на старшину, коротко спросил:
— Что дальше?
Капитан взял со стола три мелко исписанных с обеих сторон листа стандартной бумаги, пробежался по строкам. Стоценко правильно понял обстановку и написал то, что нужно. Капитан протянул один лист комбату:
— Ознакомьтесь с данным документом, товарищ подполковник!
Комбат взял лист, присел на краешек стола, начал читать показания старшины роты, про себя проклиная этого слишком грамотного капитана и чересчур бестолкового старшину. Он понял, чем грозит лично ему эта объяснительная записка, попади она в военную прокуратуру. Первым, кого возьмут юристы за задницу, станет парторг, а тот, прикрывая эту свою задницу, вполне может сдать комбата — как он подбирал сержантов, освобождая их от службы в Афганистане. Следаки раскрутят дело и докопаются, по каким критериям отбирал сержантский состав подполковник. И тогда хана! Чертов Запрелов! И чего его духи в горах не дострелили? Патронов не хватило? Знать бы, Палагушин и склада боеприпасов для такого дела не пожалел бы. Но все это ерунда. Надо быстро придумать, как исправить ситуацию. И один вариант немного стабилизировать обстановку есть. От самого Запрелова доносится запах спиртного. Этим и следует воспользоваться. Для начала! А потом думать, думать и думать. Но чтобы к утру перехватить инициативу прочно, лишив ротного всех его козырей и сделав преступника из него! Иначе…
Подполковник свернул объяснительную записку, положил ее в карман, проговорив:
— Хорошо! Разберемся!
И, повернувшись к своему заместителю Манерину, неожиданно приказал:
— Капитана Запрелова и старшину Стоценко в санчасть для обследования на предмет употребления спиртных напитков.
Офицеры удивленно переглянулись, комбат же продолжил:
— Старшему лейтенанту Чупанову находиться в роте до утра! Заодно разобраться с лейтенантом Городиным. Только не сразу, пусть выспится, а то тоже напорет всякой херни в объяснительной. Ну а Русановым я займусь лично!
Он повернулся к дежурному по батальону:
— Яковлев! Вынесенное Запреловым наказание сержантам Доброхлебову, Мамихину и курсанту Гуревичу я отменяю! Никаких трех суток ареста! На гауптвахте продержать названных военнослужащих также до утра! В 8-00 после медицинского освидетельствования на предмет нанесения им физических травм, всех в строй! Кому что не ясно?
Офицеры промолчали. Никто, включая Илью, не ожидал подобной реакции комбата.
— А раз ясно, выполнять приказ. Контроль лично на мне. Я до утра — в штабе! Все! Вперед!