— А на хрена ты мне сдался? Вместе со своим семейством? В отпуске я! Так что терять на вас время не имею никакого желания! Ружье конфискую, и, Митяй, предупреждаю: если выкинешь еще хоть один фортель, посажу! Понял?
— Понял, понял, Колян! Спасибо!
— Ты не болтай, а пиши!
Спустя двадцать минут участковый принял два листа. Один с объяснительной, исписанный на обеих страницах, второй с одной-единственной фразой: «Я, Стукачев Дмитрий Анатольевич, по факту задержания меня и содержания в КПЗ к участковому лейтенанту Горшкову никаких претензий не имею».
Ниже стояли подпись и дата. Николай прочел объяснительную. Положил листы в сейф:
— Ну вот, Митя, и все! Акт об изъятии ружья получишь позже. А теперь вали отсюда по-быстрому и помни о предупреждении. Первый шаг на зону, — Николай указал на сейф, подразумевая объяснительную, — ты уже сделал! Гуд бай, май френд!
Стукачев не понял:
— Чего?
— Эх, Митяй, ответил бы я тебе, да не могу при исполнении! Проваливай!
Бывший арестованный вылетел из кабинета. Николай закрыл сейф, достал пачку сигарет, закурил. Все! Со службой перерыв! Завтра приезжает Костя Ветров с семьей, и пошла эта служба к черту! И вообще, надо прощупать обстановку, как в ОМОН перебраться. Или СОБР. В боевые подразделения. В деревне и сержанта хватит.
Николай вышел из сельской администрации.
Стукачевых не было, но мимо шел дед Спиридон — заядлый самогонщик. Сколько помнил его Горшков, столько он и промышлял самогоноварением. Отец говорил, что Спиридон гнал сивуху всегда и при всех властях. Тем более сейчас, когда кругом царил бардак и вседозволенность.
Горшков окликнул Спиридона:
— Василь Василич!
Дед остановился:
— Ай?! Ты, что ль, Коль, кричишь?
— Я! Погоди, разговор есть!
— Погожу! Отчего с хорошим человеком не поговорить?
Николай подошел к Спиридонову:
— Вот только разговор у нас с тобой, дед, предстоит не из приятных.