— Ты, Серега, пришел ко мне с оружием в руках, а не я к тебе! Ты привел за собой необстрелянных солдат, хотя не мог не знать, что здесь, в горах, их ждет смерть. Твои «грамотные» командиры ввели танки, БМП и БТР в Грозный. Это же уму непостижимо — боевую технику ввести в крупный населенный пункт. Даже молодому лейтенанту не придет в голову подобная глупость, потому как лейтенант с училищной скамьи знает, что не вводят в город бронетехнику без предварительных специальных мероприятий. А твои генералы ввели. И результат? Горы оплавленных обломков машин и трупов. Трупов восемнадцатилетних пацанов, которые так и не поняли, за ЧТО их родина послала в ад! Не имея на это никакого права!
Сергей достал из кармана ополовиненную пачку «Примы» (часть сигарет и спичек он оставил сержанту Чупину), прикурил сигарету. Взглянул на сидящего напротив чеченца. Когда-то он был старшим лейтенантом Вахой Карсановым. Таким же взводным, которого все звали Чеченом, как и старший лейтенант Солоухов. Они служили в одной роте, пришедшие на первую и, как оказалось, далеко не последнюю свою войну молодыми лейтенантами из одного и того же училища, из одного и того же батальона и даже из одной и той же тринадцатой учебной роты. Служили вместе два года. Вместе выводили свои подразделения в боевые рейды, дрались с «духами» плечом к плечу. Однажды в Панджшере рота попала в клещи. Она, проводящая разведывательный выход в ущелье, нарвалась на крупную банду Хамаза, известного полевого командира афганских моджахедов. И, зажатая в Панджшерском ущелье, приняла бой! Тяжелый, неравный бой! Когда это было? Летом восемьдесят седьмого? Да, летом, а точнее, в июле 1987 года. И тогда им казалось, что из капкана, устроенного «духами», выхода нет. Роте оставалось одно — погибнуть на камнях чужой страны.
Но появились вертолеты огневой поддержки, а с ними и надежда на спасение. Обстрел с воздуха позволил роте начать прорыв. Тяжело он давался. Среди личного состава было много раненых, которых приходилось выносить на себе. Был ранен и Ваха. И тащил его на себе Солоухов. Они прорвались. Сумели прорваться к десантному батальону, спешившему им на помощь. В «вертушку» Чечена Сергей грузил сам, осторожно передав друга санитарам. Тогда Ваха еще сказал: «Спасибо, брат! Теперь я твой должник. Да, должник». После того боя они больше не виделись… до сегодняшнего утра. И долг свой Чечен «отдал» сполна, уничтожив взвод, которым командовал Солоухов. А ведь знал Ваха, что именно Сергей шел к нему! Знал! И заманил в западню. Что ж, проходят года, меняются люди.
Балаев посмотрел на бывшего сослуживца:
— Чего замолчал? Сказать нечего? А я знаю, о чем ты сейчас думаешь, знаю! О бое в Панджшере, когда вытащил меня на себе из пекла неравной схватки. О том, как я назвался твоим должником, от чего не отказываюсь, и о том, КАК, с твоей точки зрения, отплатил тебе за то, что ты для меня сделал.
Он вновь повысил голос:
— Но ты же шел, чтобы убить меня! Окружить, навести авиацию и не дать выйти из обстрела. Никому! Мне в том числе. Или ты, может быть, отказался выполнить приказ, узнав о том, КТО скрывается под именем Умара Балаева, или Дервиша? Хотя… ты, может, и отказался бы. Но пошел бы другой, третий, пятый, десятый, в конце концов. Твое командование решило уничтожить меня, а я не баран, чтобы покорно подставлять голову под тесак, и люди мои не бараны!
Сергей взглянул на Балаева:
— Так, значит, ты прекрасно знал задачу взвода?
— Конечно, знал. И взвода, который вел к перевалу ты, и подразделений внутренних войск, прикрывавших твой рейд «зачисткой» Гатани. Я узнал об этом! И знаешь, от кого? Не от своих агентов-чеченцев, которые внедрены к вам, а от вашего же офицера штаба дивизии, готового за доллары продать с потрохами не только какой-то взвод, но и мать родную. Он продал! Так кто твой истинный враг: я, защищающий интересы своего государства, или тот козел, что сидит в штабе соединения армии, которой верой и правдой служишь ты?
— Вы оба для меня враги. И не надо бандитизм прикрывать высокими словами о свободе и независимости Чечни! Чечены устали от войны, они хотят мира, но такие, как ты, не даете этому миру установиться. Поэтому здесь войска, а не строительные бригады. Тоже мне защитник интересов государства нашелся. Чечня и без таких защитников прекрасно обойдется!
— А с чего ты взял, что, говоря о защите интересов государства, я имел в виду Чечню?
Сергей вскинул на Балаева удивленный взгляд:
— Я что-то не понимаю тебя, Чечен!
— Вот именно, что не понимаешь! Я воюю против той власти, которая разрушила строй и страну, в которой мы вместе жили как братья! Я воюю с теми, кто превратил меня и моих земляков в людей второго сорта. Против тех, кто решил на Чечне показать остальным национальным республикам России, что ждет их, если они посмеют только вякнуть о своей свободе. Против тех, кто войну превратил в доходный бизнес, как с вашей, так и с нашей стороны. Поэтому я один, я принимаю решения сам, а не по указке Басаева с Масхадовым! Да, я получаю деньги. На которые покупаю оружие и боеприпасы. Но у кого покупаю? Ты видел вооружение отряда. Оно российского производства, с российских складов. И деньги мне доставляют не только с востока, но и с севера, из Москвы. А я, купив оружие, провожу его по Чечне почти открыто. Знаешь почему? Да потому, что могу откупиться. И откупаюсь. Сегодня плачу на блокпосту за проверку оружия, а завтра, применяя это же оружие, разношу в пух и прах этот блокпост. Или ты ничего о подобном не знал?
Сергей покачал головой:
— Знаешь, Чечен, по-моему, у тебя просто сорвало крышу. Ты превратил войну в игру. В этакую чеченскую рулетку. Тебе доставляет удовольствие сам процесс боя. Процесс уничтожения людей. Да, слышал, ты воюешь только против вооруженного противника, над ранеными не издеваешься, даже иногда оказываешь помощь. Но все это ты делаешь только ради себя. Больное воображение создало в твоей голове образ этакого героя. Но ты не герой! Ты человек, потерявший себя. И ты опасен для общества, потому как непредсказуем. Сегодня тебе нравится играть в благородство, и ты просто так, для острастки, обстреливаешь колонну, не причиняя ей вреда, завтра же все может измениться, и тебе захочется крови, много крови. И ты прольешь ее не задумываясь. Больные на голову не думают, они лишены этой способности. Они живут инстинктами. Вот и ты живешь инстинктами!
Балаев пододвинулся к Солоухову, положив подбородок на кулак сложенных вместе рук.
— Вот, значит, какие выводы ты сделал, выслушав меня? Я — безумец! Но если я безумец, то кто твое начальство? Какое определение ты найдешь тем «своим», кто упорно продолжает поддерживать огонь войны на Кавказе? Ведь таких отрядов, как мой, в Чечне немного, а войск полно. Почему же славные российские вооруженные силы вместе с не менее славными внутренними войсками и подразделениями спецназа не ликвидируют эти отряды? Ты помнишь Афган? Там одна Сороковая армия держала всю страну. Хотя ей противостояли куда более значительные силы, чем какие-то банды чеченских мятежников, как вы нас называете. Я знаю, что говорю! Ведь если бы не предатель в штабе дивизии, я не смог бы ничего узнать о готовящейся против себя операции. И твой взвод вместе с авиацией выполнил бы поставленную задачу. И перестал бы существовать Дервиш, а вместе с ним и его отряд. А следом и других уничтожили бы! Но… на дворе уже 2005 год, а война продолжается. Разве безумцы могли столько времени безнаказанно крутить свою чеченскую рулетку? Нет, Серега! Это не я безумец, а ты. К сожалению, Солоухов и Карсанов уже никогда не смогут быть друзьями. Из нас сделали врагов, ими мы и останемся! Сейчас ты наводишь «конституционный порядок в Чечне», а потом тебя перебросят подавлять мятежи недовольных в городах России. И ты будешь их подавлять, по-прежнему оставаясь верным долгу и присяге. Вот только какой присяге? Помнится, мы вместе на одном плацу зачитывали одну и ту же клятву на верность стране, которой больше нет. А дважды, Серега, присягу не принимают.
Сергей, не желая больше слушать бывшего сослуживца, спросил: