— Большие револьверы дал, сказал — нельзя стрелять, только пугать…
— Ты — чечен, что ли?
— Нет, дядя Аслан — чечен, а я мегрел.
— Погоди, как же так, дядя у тебя чечен, а ты, племянник, мегрел? .
Рустам попытался было рассказать о хитросплетениях кровнородственных связей между чеченскими и мегрельскими кланами, но быстро запутался в выражениях — мой тетя, его мама, ее братья, их дедушка — сначала замолчал, а потом заплакал.
— Ты зачем здесь, в Питере? — спросил Кастет.
— Я к дяде приехал, хурма привез…
—А дядя?
— Дядя на рынке торгует, у него свой ларек есть, хурма-мурма всякий, яблоки, лаврушка…
— А кто звонил, не знаешь?
— Нет, дядя говорил — большой человек, ему дядя немного денег должен, этот человек и сказал — съезди, Аслан, на квартира, узнай, ничего должен не будешь. Револьверы дал, только стрелять запретил. Как я ему теперь такие красивые револьверы отдам?
Рустам снова заплакал.
— Имени этого человека дядя не говорил?
— Нет, у дяди спросить надо…
— У дяди теперь спросишь, пожалуй…
Как только Кастет с кавказцем вышли из подъезда, старший группы наблюдения связался с Сергачевым.
Петр Петрович спокойно выслушал рассказ о перестрелке, философски подумал — все правильно, если у мужчины появилось оружие, он должен из него стрелять. Старшему же подтвердил прежде поставленную задачу — беречь и наблюдать!
Посидел. Подумал. Пососал карамельку «Барбарис» — врачи настрого запретили курить, решил Кирею пока не звонить. Просчитал, что может случиться дальше, сказал сам себе — а вот так уже нельзя. И связался со старшим группы.
— Вы где сейчас?
— Черт его знает, — честно признался тот, — переулочек какой-то на Петроградской, рядом с Большим, названия нет, дебоширы таблички посшибали, должно быть. Объект чеченца упаковал, сейчас разговоры разговаривает.